Обнаженная тьма - [25]

Но ни в какое кафе они не попали, потому что Всеволод сорвался с перекладины и в бессознательном состоянии был увезен в больницу. Однако вердикт врачей потряс команду. Оказывается, причиной падения была вовсе не неосторожность, а инфаркт, внезапно поразивший молодого спортсмена. Всеволод долго находился в реанимации, потом на специальном самолете был отправлен в Москву. Стороной, уже позднее, до Карины дошли слухи, что он лежит в кардиоцентре, и состояние его считается безнадежным.

Мир Яковлевич был в шоке. Оказывается, за тем роскошным обедом Всеволод вдруг начал рассказывать ему о причинах своего страха, который губит его карьеру гимнаста! Его мать и сестра-близнец погибли от внезапно развившихся инфарктов. Мать умерла пять лет назад, сестра – через год. Никто из них никогда не чувствовал себя больным, не жаловался. Сам Всеволод был убежден, что у него сердце совершенно здоровое – уж спортсменов-то проверяют не слабее, чем космонавтов. Однако в глубине его души всегда жил тайный страх перед внезапным трагическим концом, словно бы мать и сестра, которых он так любил, оставили ему в наследство свое предсмертное отчаяние. Он хотел быть гимнастом, хотел этого больше всего на свете, однако так и не смог преодолеть себя. Исподволь в нем зрело решение покинуть большой спорт, пока он находится в расцвете молодости и удачи, но ничто, ничто не предвещало беды. Он не чувствовал ни болей, ни слабости, ничего такого. И Всеволод оттягивал, оттягивал исполнение своего решения, сколько мог. А накануне того приема ему приснился страшный, пророческий сон. Снилось ему, что чья-то грубая рука, короткопалая, покрытая рыжими густыми волосами, разорвала ему грудь и медленно начала вынимать сердце.

Всеволод проснулся от лютого страха и не мог уснуть до утра. Тогда он твердо решил для себя: это соревнование будет последним. Последняя бронза – и все, он уходит.

Именно об этом Всеволод и рассказал на обеде Миру Яковлевичу, поддавшись неодолимому желанию помочь веселой, смешной, хорошенькой Карине Синцовой, которая всегда ему тайно нравилась. Тренер был напуган, но не воспринял рассказа всерьез. А зря…

Сказать, что инфаркт Всеволода поверг в ужас обе наши сборные – значит ничего не сказать. И ведь это произошло в самый разгар соревнований! Утром работали мужчины, вечером должны были состояться выступления девушек. К тому времени известие о том, что у Всеволода Корнилова обширный инфаркт, уже дошло до команды, как ни пытались тренеры удержать это известие в тайне. Все девочки, как одна, появились в зале зареванными. Однако сама атмосфера больших, ответственных соревнований обладает дурманящим, зомбирующим, а значит, целительным свойством. Выступления начались не так блестяще, как хотелось бы, однако все же лучше, чем можно было ожидать.

Карина по жребию должна была выйти последней, Римма – перед ней. К этому времени молодая эластичность душ, музыка, блеск огней, аплодисменты, привычная торжественность обстановки, сам этот воздух, насквозь пропитанный потом, завистью, эгоизмом, восторгом и разочарованием, постепенно сделали свое дело. Ох, как знала, как любила Карина это особое облегченное состояние души, родственное, пожалуй, только религиозному экстазу, эту полную отрешенность от всего прочего мира, полное растворение в мгновении творчества! Она забыла обо всем, даже о Всеволоде. И изнемогала от нетерпения поскорее очутиться на помосте и принять в душу эту прану для избранных! Но перед ней должна была идти Римма.

Ее вольные упражнения, как всегда, состояли из неожиданных каскадов прыжков, прогибов и замираний в таких изощренных позах, которые казались немыслимыми для человеческого тела. Однако сегодня в отточенной чувственности движений этой чрезмерно худой девушки присутствовало еще и какое-то отчаяние, надрыв, который придал ее безупречной пластике нечто новое, не выразимое словами, почти щемящее… Аплодисменты не утихали не менее четверти часа, а Римма принимала почести бледная, отрешенная, словно ничего не слыша. Едва шевеля губами от усталости, она попросила тренера отправить ее в отель, что и было немедленно исполнено, потому что Римма еле держалась на ногах.

На Карину, четко отработавшую свою программу, зрители почти не обратили внимания. Слишком прекрасна была на помосте Римма, чтобы кто-то мог с ней сравниться.

Это разочарование легло на душу Карины тяжелым грузом. Эйфория соревнований отступила, мысли о Всеволоде вернулись, не давали уснуть. Всю ночь она провела в слезах, забылась только под утро, и тут ее разбудил дикий крик.

Крик этот был так ужасен, словно человека живьем резали на куски! Карина в одной рубашонке вылетела в коридор, уверенная, что произошло нечто ужасное: землетрясение, например, или пожар, а может быть, даже конец света. Коридор гостиницы был полон полуодетыми, ничего не понимающими людьми. И тут крик повторился. Он шел из комнаты Риммы. Начали стучать, но никто не открыл. Прибежал дежурный администратор отеля с комплектом запасных ключей, и ворвавшимся к Римме людям отрылось ужасное зрелище. Гимнастка лежала среди сбитых простыней в немыслимой, невероятной позе, с искусанными в кровь губами, почти обезумевшая от боли, которая вдруг скрутила ее. Она даже не могла говорить, только время от времени исторгала эти нечеловеческие крики. Когда прибежал врач и попытался помочь Римме распрямить сведенное судорогой тело, она потеряла сознание.