Обмасонивание - [9]

Вывод — «отстреливать винтики государственной машины — правильно» — Россия восприняла.

Если власть в состоянии уловить этот, ещё относительно слабенький, душок развала системы — революционер становится не нужен. В лучшем случае — переквалифицируется в реформаторы. Или — в управдомы. В России, судя по качеству ЖКХ…

Революционер — продукт общественного разложения. Он сам — «плоть от плоти народа». Полуразложившейся.

Попандопуло… Тоже — «плоть от плоти». Только другого народа. Из другой эпохи. Инородный, иноверный, иновременной, иносоциальный элемент. Чужеродный.

Он не вырос здесь, не впитал всего букета сию-местных и сию-эпохнутых понятий и отношений. За ним нет «широких народных масс». Нет многочисленного слоя, интересы которого он пытается выражать, который думает и понимает мир, свои цели в нём, также как попадун.

«И скучно и грустно, и некому руку подать

В минуту душевной невзгоды…

Желанья!.. что пользы напрасно и вечно желать?..

А годы проходят — все лучшие годы!

Любить… но кого же?.. на время — не стоит труда,

А вечно любить невозможно.

В себя ли заглянешь? — там прошлого нет и следа:

И радость, и муки, и всё там ничтожно…».

Коллеги! Посмотрите в себя: «И радость, и муки, и всё там — ничтожно…».

Да и откуда взяться в вас, в продукте постиндустриального общества тотальной дерьмократии и всеобщей либерастии чему-то, что «чтожно» здесь? Тут даже вагоны баксов — просто испорченная бумага. Можно в печку. Хотя дрова — лучше.

Оглянись в своём мире «вляпа». Ты — один. У тебя нет единомышленников. Потому что мыслить так, как ты, они просто не могут.

Хуже — не могут и чувствовать так. Как жители Элиды не чувствовали запаха навоза. Пока не пришёл Геракл и не занялся сантехникой в Авгиевых конюшнях. И, впервые за тридцать лет, аборигены начали отличать «запах моря» от запаха свежего хлеба или жареного мяса.

Разные культуры. Они не знают и не понимают тебя. Ты можешь их знать. Как-то, что-то. Но между знанием и пониманием — пропасть.

Шпенглер говорил о неспособности «вчувствоваться» в инородное: мы способны знать былое, но наша способность видеть ограничена собственным взглядом, мы можем делать интеллектуальные поправки, но не способны изменить свою оптику.

Здесь есть добрые люди. Которые могут искренне любить тебя. Есть преданные. Лично тебе. Которые даже умрут за тебя. Есть попутчики.

«Люблю тебя я до поворота.

А дальше как получится».

Не имея массовой поддержки, попандопуло обречён. Как тот датский доктор, которого любила королева, который захватил власть в Копенгагене и начал строить «золотой век» в отдельно взятом королевстве.

Казнили беднягу. Естественно, не за «золотой век», а за «разврат, непристойность и гос. измену».

Да и фиг с ним. С попандопулой. Но вместе с ним обречены и попытки «исправить историю», изменить к лучшему положение дел в «мире вляпа».

Просто «лучшее» в понимании попаданца и аборигенов — две большие разницы. Он не «выражает чаяния широких народных масс». Поскольку — «не от мира сего». Предлагаемые им изменения противоестественны, чудовищны, бедственны. И вызывают неизбежную враждебную реакцию.

Нет, конечно, потом, когда-нибудь… Мушкеты на двести лет раньше, бомбовозы — на триста… не там и не в тех руках… Зулусы не смогут довести дело до рукопашного боя — ипритом накроет…

Вот за это «счастье» ты жизнь свою положил, попандопуло?

В глобальном масштабе… прогресс человечества — безусловно! Семимильными шагами! После попандопулопинского пинка. После расхлёбывания обязательной кровавой юшки, рассасывания последствий, сильно после…

Понимаете ли вы, «коллеги по пролёту», что всякий прогрессор — терминатор? Что всякий серьёзный попаданец в Средневековье имеет своей целью — уничтожение этого Средневековья? Как «Янки» у Твена. И чем больше вы пытаетесь успеть сделать, чем сильнее продвинуть прогресс, чем быстрее вы проводите изменения, тем они жёстче. Кровавее. Враждебнее населению.

Цель прогрессора в «Святой Руси» — уничтожение «Святой Руси»?

Задумайтесь об этом. Ваша цель — уничтожить Родину. Пусть — не вашу лично, пусть — ваших предков. Ну и кто вы после этого?

У меня не было после «вляпа» каких-то глобальных планов. Я просто считаю, что спокойно смотреть как травят угарным газом маленьких детей… исконно-посконные вариации гитлеровского газвагена… для детского сада…. Непристойно.

Особенно, когда знаешь как этого избежать.

«I want. I can. I must» — я хочу, я могу, я должен.

— Ваня, ты хочешь, чтобы детишки были здоровенькими?

— Н-ну…

И пошёл «храповик» — хочешь-можешь-должен. Только защёлка по зубьям перещёлкивает…

Это — не альтруизм. Это — махровой эгоизм. Смотрю и вижу. И мне — противно. Мне — тошно. А я не люблю когда меня тошнит.

«Белая изба»… Это ж не межпланетный корабль! И даже не жигули-копейка. Довольно простое изделие. Технологические вопросы я порешал. «I can». И упёрся в здешнюю экономику. Которая неразрывно и двусторонне связана с местной политикой. С идеологией. Со структурой общества. С мифами и преданиями. С менталитетом. С той многослойной «паутиной», которая оплетает каждого человека в мире. А они её даже не замечают! Как запах дерьма — жители Элиды до Геракла. Они — «все так живут».