Обманщик и его маскарад - [37]

– Ну, что же, все имеет светлую сторону. Если это прозаично для правосудия, но романтично для дружбы! Но продолжайте, друг мой.

– Когда я сказа свое слово, мне сообщили, что я могу идти. Но я не мог ходить без помощи. Тогда констебли помогли мне и спросили, куда я собираюсь идти. Я сказал, чтобы меня отвели обратно в Томбс. Я не знал другого места. Они поместили меня в ручную тележку с навесом и прикатили в порт, где посадили на судно, доставившее меня на остров Блэкуэлл, где находился тюремный госпиталь. Там мне стало хуже, – я стал таким, каким вы видите меня сейчас. Никто не лечил меня. Через три года мне стало тошно от лежания на железной решетчатой кровати среди стенающих воров и плесневеющих взломщиков. Тогда мне выдали пять серебряных долларов и эти костыли, и я ушел оттуда. У меня оставался единственный брат, давным-давно уехавший в Индиану. Я попрошайничал, чтобы собрать деньги на дорогу к нему, а когда я наконец приехал в Индиану, меня отвели к его могиле. Она находилась на широкой равнине рядом с рубленой деревянной церковью с покосившимся забором; серые корни торчали во все стороны, словно лосиные рога. Свежий крест на могиле был вырублен из зеленого пекана; там оставалась кора, из-под которой лезли зеленые ростки. Кто-то положил букетик фиалок на могильную насыпь, но это была дурная почва (они всегда выбирают плохую почву для кладбищ), и цветы сразу же высохли. Я собрался посидеть и отдохнуть возле креста, подумать о моем брате на небесах, но картонный гроб тут же сломался, его чуть присыпали землей. Поэтому я выдворил с кладбища пару свиней, которые рылись в мертвечине, и ушел оттуда. Короче говоря, теперь я плыву по течению, как и любой другой мусор.

Некоторое время травник молчал, погрузившись в раздумье. Наконец, он поднял голову и сказал:

– Друг мой, я поразмыслил о вашей истории и постарался рассмотреть ее в свете того, что считаю мировой системой вещей; но она, так сказать, настолько несовместима с моим пониманием, что, – прошу прощения, – честно говоря, я не могу в это поверить.

– Меня это не удивляет.

– Почему?

– Почти никто не верит в мою историю, поэтому я чаще всего рассказываю другую.

– Опять-таки, почему?

– Обождите немного, и я покажу вам.

С этими словами он снял мятую фуражку, поправил драный китель, насколько это было возможно, и заковылял на костылях среди пассажиров на соседней части палубы, бодро обращаясь к ним:

– Сэр, подайте шиллинг Счастливому Тому, который сражался на Буэна-Виста! Леди, подайте на пропитание солдату генерала Скотта, изувеченному на обе ноги в славной битве при Контрерасе![103]

Так вышло, что некий господин чопорного вида частично услышал историю калеки без его ведома. Теперь, наблюдая за его попрошайничеством, этот человек повернулся к травнику и раздраженно произнес:

– Сэр, как вы допускаете, что этот мошенник врет людям в глаза?

– «Любовь никогда не перестает»,[104] мой добрый сэр, – последовал ответ. – Прегрешение этого бедняги легко простить. Подумайте, ведь он лжет не ради своей прихоти.

– Ерунда. Он принадлежит к воинству дьявола, и я твердо намерен разоблачить его.

– Постыдились бы! Только попробуйте разоблачить этого беднягу, и ей-богу… лучше не делайте этого, сэр.

Что-то заметив в его манере, незнакомец решил, что будет благоразумнее ретироваться, нежели поднимать скандал. Между тем, калека вернулся в радостном настроении, собрав богатый урожай.

– Ну, вот, – сказал он. – Теперь вы знаете, что я за солдат.

– О, да. Вы тот солдат, который сражается не с тупыми мексиканцами, но с противником, достойным вашей тактики: с самой Фортуной!

– Ха-ха-ха! – рассмеялся калека, как зритель в партере шестипенсового театра. Потом он добавил: – Не вполне понял, что вы имели в виду, но вышло хорошо.

Его лицо вдруг посуровело, и он вернулся к прежней угрюмой замкнутости, отказываясь вежливо отвечать на вежливые вопросы. Он отпустил несколько нелицеприятных замечаний о «свободной Америке», как он язвительно называл свою страну. Это беспокоило и смущало травника, который, после очередного размышления, серьезно обратился к нему со следующими словами:

– Насколько я понимаю, мой достойный друг, вы невысокого мнения о правительстве, при котором живете и страдаете. Где же ваш патриотизм? Где ваша благодарность? Правда, сострадательный человек может обнаружить в вашей истории кое-что такое, что объясняет ваши комментарии. Тем не менее, даже если это правда, такие рассуждения недопустимы. Даже если допустить, что факты были именно таковы, как вы перечислили их, я должен признать, что правительство в большей или меньшей степени виновато в ваших бедах. Но нельзя забывать, что человеческое управление, будучи подчинено божественному, должно в определенной мере следовать божественной воле. То есть, хотя в общем устремлении к счастью мировой закон, с точки зрения рассудка, еще не возымел должного действия, – точно так же, как наш несовершенный разум может усмотреть некоторые диспропорции в действии небесного закона, – тем не менее, для человека с подлинной уверенностью в устройстве вещей конечное благо достигается в обоих случаях. Я довольно подробно останавливаюсь на этом моменте, так как мои соображения, взвешенные и оцененные по заслуге, позволят вам, мой бедный друг, с нерушимой верой выдерживать очевидные бедствия, постигшие вас в прошлом и преследующие вас в настоящем.