Обман. Философско-психологический анализ - [22]
Надо заметить, что ложь во избежание пыток и мучительной смерти, «признание» как средство прекращения пыток трудно относить к категории добродетельного обмана, за исключением, быть может, отдельных случаев, когда сохранения жизни такой ценой добиваются для того, чтобы иметь возможность совершить какой-то очень важный, общественно значимый поступок, скажем, публично выступить с разоблачениями на суде. Эти сложные вопросы нуждаются, конечно, в специальном обсуждении.
Дала ли желаемый для Бухарина эффект его ложь, касавшаяся, кстати, не только собственной личности, но и его коллег по процессу? На этот вопрос скорее всего следует ответить отрицательно. Жена его была репрессирована и выжила чудом. Другие мыслимые позитивные следствия тоже в высшей степени сомнительны. Кому же принесла пользу благонамеренная ложь Бухарина?
Конечно, тому, кто в ней был заинтересован. Сталину и его клике. Эта ложь служила обоснованию кровавого деспотизма Сталина, укрепляла заблуждение народа, оправдывала дальнейший террор и произвол. Если такие люди, как Бухарин (член Политбюро при Ленине, его ближайший соратник), скатились в болото предательства и фашизма, то насколько же прав великий вождь, уничтожая врагов народа. «Признания» и покаяния Бухарина великолепно подкрепляли чудовищную систему обмана, созданную сталинским режимом.
Эта до крайности наглая, многоярусная, всепроникающая система лжи вывернула наизнанку, проституировала, растлила привычные значения и смыслы: злейшие враги народа почитались его друзьями, лучшие представители народа клеймились как его враги, деспотическое насилие над народом выдавалось за служение народу, гнусная низость - за возвышенную духовность, коварное хитроумие -за мудрость, жалкая, полуграмотная посредственность - за великих политических деятелей, и т.п. И все это шло под флагом борьбы за счастье народа, за идеи коммунизма, против безнравственных предателей интересов народа.
Вот как обыгрывает Вышинский «признания» Бухарина используя оправдательные оговорки и философские отступления последнего: «Философия, за дымовой завесой которой пытался здесь укрыться Бухарин, - это лишь маска для прикрытия шпионажа, измены»>75>. «Философия и шпионаж, философия и вредительство, философия и диверсии, философия и убийства - как гений и злодейство - две вещи несовместимые! Я не знаю других примеров - это первый в истории пример того, как шпион и убийца орудует философией, как толченым стеклом, чтобы запорошить своей жертве глаза перед тем, как размозжить ей голову разбойничьим кистенем»>76>.
Вот какое благородное негодование! Какая сила нравственного возмущения! Слушайте дальше: «Так и Бухарин - вредительство, диверсии, шпионаж, убийства организует, а вид у него смиренный, тихий, почти святой... Вот верх чудовищного лицемерия, вероломства, иезуитства и нечеловеческой подлости!»>77>. И, наконец, самое главное: «Вся наша страна, от малого до старого, ждет и требует одного: изменников и шпионов, предавших врагу нашу родину, расстрелять как поганых псов! Требует наш народ одного: раздавить проклятую гадину!»>78>.
И обманутый народ, веривший Сталину, действительно требовал этого. Народ верил (в массе своей!) тому, что говорили на процессе Бухарин и его «сообщники». Поэтому, даже если их ложь и считается благонамеренной или вынужденной, она ни под каким предлогом не может рассчитывать на малейшее нравственное оправдание. Объективно эта ложь служила обману народа, деформации его самосознания, способствовавшей углублению самообмана.
Нетрудно ведь допустить, что, обманывая народ, тщательно организуя систему дезинформации и фальсификации (и по поводу результатов первых пятилеток, и по поводу борьбы с кулачеством, с «врагами народа» и т.д.), Сталин, возможно, вполне искренне считал, что народу лучше не знать правды, что такое неведение является для него благом, а те, кто стремится выяснить истину и говорить ее людям, несут народу зло и являются поэтому его врагами. Тогда, выходит, что и ложь Сталина нужно определять как благонамеренную.
Это дает повод различать понятия благонамеренной лжи (благонамеренного обмана) и добродетельной лжи (добродетельного обмана). Хотя добродетельный обман и предполагает благое намерение, но последнее далеко не всегда по-настоящему добродетельно, т.е. содержит реальную возможность добра, способно приносить и приносит действительное добро. В некоторых случаях благонамеренного обмана само это намерение субъекта, будучи вполне искренним, является заведомо морально неприемлемым или заведомо нереальным, прожектерским, и тогда эти случаи нельзя относить к благодетельному обману. Субъективное намерение само по себе еще недостаточно для определения благодетельного обмана, с самого начала оно должно соответствовать нормам нравственности и справедливости, допускать вместе с тем объективные оценки. Конечно, подобные оценки (и прогнозы) носят, как правило, вероятностный характер. Но этого достаточно, чтобы отбросить крайние проявления субъективизма, всякие патологические и аморальные установки, выступающие в форме субъективно переживаемого благого намерения.
