Обман. Философско-психологический анализ - [20]

К этому надо добавить, что нередки случаи, когда акт добродетельного обмана по своему результату амбивалентен, т.е. приносит одновременно добро и зло, в одном отношении - пользу, в другом - вред (каждый может легко вспомнить из своей жизни подобные примеры); и, главное, трудно или невозможно определить - чего же больше.

Вот еще один особый случай, на этот раз из романа Василия Гроссмана: «Чем тяжелее была у человека долагер-ная жизнь, тем ретивее он лгал.

Эта ложь не служила практическим целям, она служила прославлению свободы: человек вне лагеря не может быть несчастлив...»^56.

И тут пора, наконец, посмотреть на проблему нравственных оценок в более широком плане - обратиться к реальному и целостному контексту человеческих коммуникаций - типичных, по крайней мере, для западной цивилизации. Речь идет о колоссально сложном процессе, в котором самым неожиданным образом переплетаются интересы, противоречивые взаимодействия отдельных людей, групп, социальных слоев, организаций, учреждений и т.п. В нем обнажаются противоречия человеческой природы, видны их исключительно многообразные, непредсказуемые проявления, мучительные процессы самополагания и самоопределения личности, отдельные акты которых не поддаются однозначным оценкам, питая и без того неоглядную среду неопределенности. В ее лоне стираются различия добра и зла, истины и лжи, и она бросает умиротворяющий отсвет на обман, хитрость, неискренность, лицедейство, столь повсеместные в обыденной жизни.

Видимо, поэтому Ларошфуко говорил, что все люди в обществе охвачены круговой порукой лицедейства: «Каждый человек, кем бы он ни был, старается напустить на себя такой вид и надеть такую личину, чтобы его приняли за того, кем он хочет казаться; поэтому можно сказать, что общество состоит из одних только личин»^{57. Отсюда притворство, неподлинность межличностных отношений, потребность обмана и связанные с нею хитроумные игры: «Искренность - это чистосердечие. Мало кто обладает этим качеством, а то, что мы принимаем за него, чаще всего просто тонкое притворство, цель которого - добиться откровенности окружающих»58. «Если мы решим никогда не обманывать других, они то и дело будут обманывать нас»59. «Притворяясь, будто мы попали в расставленную нам ловушку, мы проявляем поистине утонченную хитрость, потому что обмануть человека легче всего тогда, когда он хочет обмануть нас»60.}

Подобные вопросы сильно занимали такого тонкого исследователя человеческой природы, как Монтень, уделявшего им в своих «Опытах» пристальное внимание. Он приводит слова Цицерона («Ложное до того близко соседствует с истиной, что мудрец должен остерегаться столь опасной близости») и добавляет: «Истина и ложь сходны обличием, осанкой, вкусом и повадками: мы смотрим на них одними и теми же глазами»^61.

Но дело не только в этом. «Близость» истины и лжи вызывается прагматическими интересами, интенциональными факторами, парадоксальностью человеческих взаимоотношений. «Истина иногда бывает для нас затруднительна, неудобна и непригодна. Нам нередко приходится обманывать, чтобы не обмануться, щуриться и забивать себе мозги, чтобы научиться отчетливее видеть и понимать»^{62. И вслед за этими словами Монтень приводит изречение Квинтилиана: «Судят люди невежественные, и часто их надо обманывать, чтобы они не заблуждались». Он сочувственно излагает Сенеку: «Многие подали мысль обмануть их, ибо обнаружили страх быть обманутыми, и, подозревая другого, предоставили ему право на плутни»63.}

Монтень подчеркивает трудности выбора между полезным и честным, невозможность их согласования во всех случаях, даже если человеком руководят самые благонамеренные побуждения. «Я не пытаюсь отказывать обману в его правах - это значило бы плохо понимать жизнь: я знаю, что он часто приносил пользу и что большинство дел человеческих существует за его счет и держится на нем. Бывают пороки, почитаемые законными; бывают хорошие или извинительные поступки, которые тем не менее незаконны»^{64. Подобные рассогласования неустранимы: «даже сама невинность не сумела бы, живя среди нас, обойтись без притворства и вести дела не прибегая ко лжи»65.}

Особенно хорошо это видно на примерах общественной или государственной деятельности, требующей сочетания различных интересов и использования недостойных средств для достижения высоких целей. Ссылаясь на мнения многих выдающихся мыслителей древности, Монтень пишет: «Тот, кто стремится к некоей общей правде, вынужден допускать неправду в частностях, и тому, кто хочет справедливости в делах великих, приходится совершать несправедливость в мелочах, а правосудие человеческое действует на манер медицины, с точки зрения которой все полезное тем самым правильно и честно»^{66. «Общее благо требует, чтобы во имя его шли на предательство, ложь и беспощадное истребление: предоставим же эту долю людям более послушным и более гибким»67. Сам бы он не хотел такой доли, да и вообще подобная необходимость оказывается для него под вопросом, о чем подробнее будет сказано дальше.}

Для Монтеня добродетельный обман все же сохраняет проблематичность - и это, несмотря на признание его неустранимое™ из общественной жизни, как, впрочем, и неустранимое™ всякого обмана, в том числе с неопреде ленными, недостаточно четкими нравственными индикациями.