Облом для властного, или Я твой Зайчик - [4]

— Мама! Мама!

Им уже по семь лет и они достаточно взрослые, чтобы понимать — их настоящая мама умерла, но по-прежнему зовут меня мамой. А у меня каждый раз сердце сжимается. И радостно и больно одновременно. Так я их люблю.

Целую светлые, чуть рыжеватые макушки и, поднимая голову, ловлю полный немого укора взгляд баб Даши.

— Так! — спохватившись, тут же делаю суровое лицо. — Кто из вас испортил бабушкин суш?!

— Это не мы!

— Да, это не мы!

— А кто?! — не дав вставить мне и слова, возмущенно каркает баб Даша.

Минутная заминка. Мальчишки синхронно чешут взлохмаченные шевелюры и Киря находится:

— Барабашка!

— Да, барабашка! — вторит емудовольный находчивостью брата Илья.

— Какой барабашка?! — прифигевше срываюсь на писк я. — Его же не бывает.

Рот Кири потрясенно, словно я только что убила все его детские мечты, приоткрывается и он, выставив палец перед собой, говорит:

— Как не бывает? Ты же говорила, что он на чердаке живет.

И пока я пытаюсь найтись с ответом, этот манипулятор добавляет зловещим шепотом: — Ты. Нас. Обманула…

— Да, обманула, — поддакивает Илья, сложив тонкие детские ручки на груди в очень сердитом жесте.

Да-а, дела. Я, вторя жесту близнецов, озадаченно чешу репу. Это что же получается — теперь я виноватая.

— А пойдемте чай пить с тортиком! — внезапно с преувеличенно радостью зовет баб Даша. — Кто первый сбегает за водой получит два куска.

Рыжие издеватели мгновенно забывают про меня, барабашку и, узрев вожделенный тортик, опрометью несутся выполнять задание. Вот это я понимаю правильная мотивация.

— Эх, учиться тебе еще и учиться, — вздыхает баб Даша. — Ален, скажи, как ты в садике работаешь? Они же из тебя веревки вьют.

С виноватой улыбкой пожимаю плечами, тем самым признавая, что так оно и есть на самом деле. Хотя нет, дети вьют из меня настоящие канаты.

Пока баб Даша на пару с любопытной Настеной накрывают на стол я, умывшись, иду в самую маленькую комнату, которая прежним хозяевам служила чуланом. Я эту комнату разгребла, поставили кровать и теперь там полноправно властвует мой старший ребенок — Данил.

Комната Данила — это царство компьютерных игр, соцсетей и книг о боевом фэнтези. Хорошо, что на даче нет интернета. Тут он хотя бы иногда выглядывает на ушицу.

Тринадцатилетний Данил мой самый трудный ребенок. Его бесконечная скорбь по отцу — моя кровоточащая рана на сердце. Его отчужденность, обида на весь мир и боль, которая плещется в серьезных не по годам серых глазах постоянный укор мне. Не полюбила, не смогла понять и принять. Наши отношения — это постоянное блуждание по минному полю. Один шаг вперед и три шага назад. Движение в сторону и я потеряю его.

Осторожно пучу в дверь и, не услышав ответа, заглядываю внутрь.

— Данюш? Привет.

— Привет, — доносится бурчание, и серые глаза выглядывают из-за крышки ноутбука. — Как съездила?

Я пожимаю плечами и быстро сканирую комнату сына. Все, как всегда, прибрано, постель застелена. Под кроватью два тома какой-то фантастической мути, рядом с ноутбуком пачка чипсов.

— Нормально, — пожимаю плечами я и сажусь на кровать.

— И? — вопросительно поднимает брови Даня. — Чего этот козел хотел?

— Даня! — сурово восклицаю я. — Что за слова?

Сын закатывает глаза и мгновенно исправляется:

— Ладно, не козел, а осел. Так лучше?

Не отвечаю и сердито соплю носом.

— Так ты не ответила. Чего он хотел? — с нажимом повторяет Данил, и меня в который раз посещает чувство дежавю.

Он нереально похож на своего отца. От внешности до характера. Тот тоже был таким же серьезным, твердолобым и отчаянным. Иначе бы просто не смог завоевать мою красавицу сестру.

— Соскучился он, — отмазываюсь я и быстро перевожу стрелки. — Ты опять целый день играл?

— Ага.

— Хоть бы с Таськой погулял.

— Больно надо.

— Вы же с ней дружили?

— А теперь не дружим.

— Что-то случилось?

— Я сам разберусь.

— Данил?

— Я сказал — сам!

Вот и поговорили.

Устало поднимаюсь с кровати и уже у двери говорю:

— Пошли чаю попьем. Я тортик купила.

Данил все еще пышущий недовольством косит своими сверкающими глазищами и цедит:

— Сейчас приду.

Я тихо прикрываю за собой дверь и вздыхаю. Почему с ним так сложно? Может из-за того, что он мне неродной? На подсознательном уровне чувствует себя лишним?

А ведь я никогда не выделяла его. Да и не задумывалась, что он, по сути, чужой ребенок, привыкший, совершенно к другой жизни. Обеспеченной и даже богатой.

Данил сын Романа — мужа сестры от первого брака. Не знаю, как так вышло, что мальчик остался без матери. Знаю одно: мама его в добром здравии и много лет живет в Европе. Сам Даня ее не помнит, но это не уменьшает его боли. Он чувствует себя брошенным, потерянным, словно выброшенным.

Роман был чудесным мужчиной, заботливым и чутким отцом. С Аней они познакомились, когда я была на четвертом курсе института. Помню, как горели глаза сестры, когда она восторженно рассказывала о своем новом кавалере. Они стали самой гармоничной, любящей парой, какую я только встречала.

Признаться, даже немного завидовала старшей сестре. Может, поэтому через пару лет и выскочила за Егора. Аня отговаривала. Говорила — не спеши. А я отмахивалась. Егор был таким лапочкой — на руках носил, цветами заваливал, бриллианты дарил. В общем, дура была наивная.