Облик - [40]

– Они точно не были акулами...

– Подойди. Сядь здесь. Она указывает на место на диване рядом с ней. Когда я сажусь, она

смотрит на меня с удивлением и протягивает руку, чтобы погладить мои волосы, которые немного

жесткие и липкие, потому что на них всѐ ещѐ огромное количество средств для волос. Вместо этого

она гладит меня по руке. Еѐ голос на удивление нежный теперь, когда паника проходит.

– Как это было? На самом деле?

– На самом деле?

Нежность в еѐ голосе застает меня врасплох. Впервые после того, как Аве поставили

диагноз, она смотрит на меня, действительно смотрит на меня и хочет знать, как я, но это

неподходящее время, чтобы спрашивать. Я хочу, чтобы она спросила меня после того дня, когда

звонила Кассандра, или после дня воздушных змеев, или после того, когда Нирмала удалила мои

гусеницы. Я бы хотела, чтобы я не начинала плакать.

– Это было "ок",– я шмыгаю носом и прижимаюсь к ней. – Но, я никому не нравлюсь, и я

получила только одну работу, и там сказали, что я очень обычная, и мои лодыжки толстые, и все

другие девушки выглядят лучше, чем я...

Я начинаю сильно плакать. Я не могу остановиться. Мама передает мне платок. Сейчас они

у неѐ всегда под рукой, на всякий случай.

– Держу пари, что это не так, – говорит она, улыбаясь. – Чтобы ты знала, дорогая, я

думала, что ты выглядела потрясающе в той – она начинает дрожать – очень, очень глупой обуви

на платформах. И эти подтяжки! Что это был за стилист?

Улыбка медленно появляется на еѐ лице. Паника ушла, и вместо неѐ появился старый

знакомый огонѐк. Она понимает сумасшествие Сэнди МакШанд! И она думала, что я выглядела

потрясающе. Я прильнула в ней так близко, как только смогла. Ох, я скучала по маме. Забавно, что

вы можете жить в одной квартире с кем-то, и всѐ равно очень по ним скучать.

– И я должен сказать, Мэнди, – говорит папа громко.

– Мама бросает на него взгляд, чтобы он замолчал и напомнить ему, что это всѐ отчасти по

его вине, но он стоит на своѐм.

– Твоя дочь вставала вовремя каждый день и находила, как ей добраться, бог знает куда в

Лондоне, и держалась, несмотря на все отказы, и никогда не жаловалась. И она сидела за книгами о

моде и училась фотографии. Ты бы с трудом узнала еѐ.

Спасибо, папа. Думаю, это можно считать комплиментом.

Мама подсаживается ко мне ещѐ ближе.

– Просто обещай не делать так больше дорогая. Во всяком случае, без меня.

Я обещаю. Не то, чтобы у меня много шансов снова делать это – не после сегодня.

Ава выходит из нашей комнаты, где, я думаю, она пряталась.

– Извини, – говорит она мне смущенно. – Она переключила канал, когда бабушка ей

позвонила, и я не смогла еѐ остановить. Как всѐ прошло?

– Ох, – вздыхаю я, просто радуясь, что всѐ это, наконец, закончилось, – ничего

особенного.

Позже в библиотеке, они находят для меня копию «Дэзд энд Конфьюзд». Я хочу проверить,

правда ли, что головокружительная девушка с необычными волосами – это Шехерезада. Не

удивительно, что Кошмарный парень чувствовал себя неловко в тот день в студии Сэба, потому

что был вынужден смотреть на фотографии своей бывшей подруги. Была ли она настолько

потрясающей на фотографиях, насколько я помню?

Я нахожу статью. И да. Да, это была она; да, она была потрясающей. Одетая в

разрисованные шелковые брюки и в плотно облегающую хлопковую куртку, Шехерезада излучает

энергию на фото, что очень волнующе. Она не только управляет своими пальцами, ногами и

локтями; она может позировать в пяти разных направлениях одновременно и по-прежнему

выглядеть потрясающе. Неудивительно, почему он встречался с ней.

Поразительная. Больше это не моѐ слово. Чье-то ещѐ.

О чѐм я только думала? Я никогда, просто никогда не буду такой девушкой.

Ава винит себя. Но я говорю ей, чтобы она не волновалась. Как сказал папа, – этим летом

произошло и хорошее, и плохое. Я подружилась с Сабриной. Я знаю, кто такой Карл Лагерфельд, и

какую щѐтку использовать для разного вида румян. Я могу найти дорогу через самые таинственные

уголки Лондона. Если не будет никакой работы, то теперь я всегда могу получить работу в

качестве местного гида.

Между тем осталось меньше двух недель каникул, и мне надо начинать рисовать свой

натюрморт, чтобы успеть до начала школы. Занятия в школе становятся более серьѐзными. Лучше

не иметь больше никаких летних отвлекающих факторов.

Я звоню Фрэнки, чтобы сказать, что я больше не буду ходить на просмотры.

– Ох, ты уверена, ангел? Только всѐ начало получаться.

– Не начало, – добавляю я. – Сэнди МакШанд я не понравилась.

– Хм. Он сказал тебе это? Ну, это просто мнение. Ты великолепна! Не позволяй одному

маленькому шотландскому стилисту сбить тебя с ног. В любом случае, ты куда-то собираешься?

Что?

– На каникулы? – настаивает она.– Поэтому ты больше не будешь ходить на просмотры?

Потом конечно, у тебя школа, но мы можем продолжить во время осенних каникул или на

Рождество.

Я понимаю. Вот почему она такая спокойная насчѐт этого. Она думает, что я улечу куда-