Облик - [26]

– Мы обещали, милая, – говорит он, не сердясь сейчас, но почти расстроенный. – Я знаю,

это трудно, но если ты не будешь принимать их...

Он думает про те девяносто процентов, и, по-видимому, она не собирается быть в их числе,

если не будет принимать лекарства.

– Хорошо, как скажешь, – ворчит Ава. Ей больше нравилось, когда она валялась на

диване, пока я танцевала перед кирпичной стеной для волосатого парня с фотоаппаратом.

– Ваша мама не должна узнать, – ворчит папа. – Я оставил ей записку, чтобы сказать, что я

взял вас на прогулку по реке. И если она спросит, это то, чем мы занимались.

Ава благодарно улыбается. Через секунду я осознаю, что сказал папа, и всѐ равно до конца

не понимаю. Обычно мама и папа выступают единым фронтом перед лицом неповиновения. Мама

гораздо страшнее, чем папа, хорошо, что он не хочет говорить ей про нас, но почему?

В метро по дороге домой мы сидим рядом, глядя на вырезки из газет, которые папа принес с

собой, и не разговариваем. Я не могу перестать вспоминать, как падал свет на облупившиеся

кирпичи, и как прекрасно Мирей смотрелась на каждой фотографии, и как моя последняя

фотография ... была удивительно не такой ужасной, какой могла бы быть. И как Сэб каким-то

образом смог заставить нас делать то, что он хотел, даже если я никогда не знала никого настолько

немногословного. Я бы хотела рассказать об этом Дейзи, но ей будет неинтересно. По крайней

мере, Ава и я сможем поговорить после отбоя, когда мы должны будем спать.

Когда мы добрались, мама только что вернулась с работы, все ещѐ была в зелѐной рубашке

и читала папину записку.

– Вы хорошо провели время? – спросила она усталым голосом. – Там было много лодок?

– Сотни,– уверенно врѐт папа. Я вижу от кого Ава это унаследовала.

Мама улыбается грустной улыбкой, отражающейся лишь на половине еѐ лица. Еѐ глаза

потухли, вокруг них морщинки, и они не сверкают так, как сверкали до диагноза Авы. Теперь я

понимаю, почему папа не хотел говорить ей о том, во что мы ввязались. Она как спутник,

вращающийся по своей орбите, и любой толчок может отправить еѐ в открытый космос. Я думала,

что папа вращается рядом с ней, но нет. Он наблюдает за всем так же беспомощно, как и я, и просто

старается не сделать хуже.

Папино право – защитить еѐ. Я обещаю себе, что больше никогда не пойду в заброшенное

здание, чтобы встретиться с незнакомцем, лишь с больной сестрой за компанию. Это не самая

гениальная наша идея. Оглядываясь назад, я понимаю, что что-то могло пойти не так, кроме моей

полной неспособности сидеть на стуле, не выглядя, как полная идиотка.

Тогда я осознаю, что мама смотрит на меня.

– Что? – спрашиваю я.

– О, Тед, – вздыхает она. – Посмотри на себя. Эти ботинки разваливаются. Мы должны

купить новые. И почему ты в этих странных чѐрных леггинсах?

17 Ditz – с немец. грудной ребѐнок, младенец

Глава 12.

Сэб потратил кучу времени, работая над фотографиями Мирей перед тем как, папа пришѐл

забрать нас. Интересно, как много времени ему придется потратить на мои. В воскресенье я должна

учиться, но я провожу большую часть дня, представляя себе Сэба, работающего за компьютером, и

затем отправляющего результаты в Модел Сити для проверки. Интересно, что они подумают.

В понедельник мама берет Аву в больницу для новой дозы химиотерапии через трубки

Хикмана.

– Расскажи мне сразу, как только что-нибудь услышишь, – говорит Ава.

Весь день я тайно проверяю сообщения в телефоне. Ничего. Никаких новостей во вторник и

в среду. В четверг стало очевидно, они решили пощадить меня, не говоря со мной напрямую. Я

хотела бы получить копию последнего фото, но я не думаю, что могу напрямую спросить Фрэнки.

Ава сказала, чтобы я просто позвонила ей и покончила со всем этим, но на этот раз я не иду на

поводу у сестры. Я буду просто продолжать жить и притворяться, что не было этого сумасшедшего

экскурса в модельный бизнес. В конце концов, это сработает.

В пятницу после школы я с мамой покупала туфли в одном из местных благотворительных

магазинов, когда в моѐм рюкзаке зазвонил телефон.

– Э-э... привет? – говорю я, успев ответить на звонок.

– Это Эдвина? – Голос ровный, аристократический и уверенный. – Это говорит Кассандра

Споук. Вчера мы получили твои снимки и внимательно их изучили. Я обычно звоню всем нашим

новым девушкам сама. Что ты думаешь?

– Кто это? – спрашивает мама, размахивая парой отвратительных фиолетовых сандалий.

Почему у неѐ всегда получается выйти из таких магазинов похожей на Одри Хепберн, но

единственное, что мы можем найти для меня, выглядит так, как будто сделано для Шрека или

принцессы Фионы?

– Дейзи. Проблема с домашней работой. Простите?

Последнее относится к Кассандре Споук. Что я действительно думаю? О том, как сильно

они смеялись над моими фотографиями? Что?

– Мы тебя берем, дорогая! Я всегда хотела быть вестником хороших новостей. Мы

выбираем только тех девушек, которые на наш взгляд, могут добиться большого успеха. Ты