Облик - [19]

том, что я здорова, а у моей сестры из груди торчат пластиковые трубки. Если бы я могла разделить

с ней все это поровну или вместе перенести тяжелый приступ ветрянки, или сломать ногу, я бы

сделала. Но меня никто не спросил. Я не являюсь частью этого уравнения. Поэтому я сохраняю

спокойствие и стараюсь не играть ни у кого на нервах.

В воскресенье после полуночи мы долго лежим без сна. Я слышу дыхание Авы, а она

слышит моѐ.

– Всѐ будет хорошо, Tи, – говорит она в темноту, чувствуя, что я не сплю. Я знаю, что

должна утешить еѐ, но в этом мире всѐ "шиворот-навыворот", и она утешает меня. – Люди болеют

раком все время. Я просто должна пройти через химиотерапию, я могу поправиться к декабрю. Ты

слышала, что доктор Христодулу сказал обо мне, я могу пройти через это. Он эксперт. Он имел

дело с множеством людей, у которых всѐ было гораздо хуже, чем у меня. Нам просто нужно

заботиться о маме и папе, потому что они плохо это понимают.

Я не шучу. Она, кажется, разочарованной в их реакции, но должна сказать, что я полностью

понимаю, откуда это.

В понедельник мама разрешает мне остаться дома, пока она и папа отведут Аву на первый

сеанс химиотерапии. Ава должна сидеть там несколько часов, пока препараты проходят через всѐ

еѐ тело, потом она может идти домой. Я тоже хотела пойти, но они все сказали "нет". Итак, у меня

впереди несколько часов дневного ТВ. Не увлекательное зрелище, конечно, но, по крайней мере, я

пропущу устный экзамен по французскому – всѐ равно я не смогу сосредоточиться сегодня.

Дейзи пишет мне после экзамена и рассказывает, как это было ужасно. Она сопровождает

сообщение кучей знаков вопроса и восклицательных знаков. Я не уверена, относятся ли они к

экзамену или к нашему вчерашнему телефонному разговору, когда я рассказала ей о Модел Сити.

Дейзи думает, что я сумасшедшая, раз везде следую за сестрой, тем более в объятия модельного

агентства. Мы обе согласились с тем, что модельный бизнес – это для людей с анорексией и без

клеток мозга. Ну, Дейзи сказала это, и я согласилась. Крошечная часть меня надеялась, что она

будет потрясена тем, что им всѐ-таки понравились мои полароидные снимки, но она совершенно не

была потрясена. Она продолжала утверждать, что это сумасшествие.

Я погружена в программу о реинтродукции вяза в британскую сельскую местность, когда

снова звонит мой телефон. Я думаю, что это мама, или Дэйзи перезванивает мне, всѐ больше

беспокоясь о французском, однако этот номер я не узнаю.

– Привет, ангел, – говорит радостный голос. – Это Фрэнки. Насчѐт пробной фотосессии.

Мы кое с кем договорились на следующие выходные, и, может быть, ты могла бы присоединиться

к нам. Ты же не ходишь в школу по субботам?

– Э-э, нет, но...

– Отлично. Это Сэб Кларк. Он очень милый и добрый. Я позвоню тебе позже с

подробностями, я просто хотела, чтобы ты занесла фотопробы в свой календарь, договорились?

Боже, извини, мне надо идти.

Я слышу звонок другого телефона на заднем плане, потом тишина. Если бы Фрэнки

оставалась на линии, я смогла бы ей объяснить, что я не буду делать пробную фотосессию, но я не

могу ей перезвонить. Я стараюсь что-то придумать, но мой мозг точно не работает сегодня. Он

слишком занят тем, что происходит в больнице, а также – благодаря телепрограмме – что

случилось с вязами. За последние сорок лет более двадцати миллионов вязов были убиты

болезнями. Нам нужно посадить новые деревья так быстро, как только возможно. Вскоре я забыла

про звонок, и не вспоминала о нѐм до тех пор, пока Ава не вернулась домой и не спросила, как

прошел мой день.

Если вдуматься, мой день был неправильным. Он оказался программой по естественной

истории, а еѐ день был химиотерапией. Но есть что-то странное в Аве. Неважно, какие лекарства ей

давали, я ожидала совершенно другого эффекта. В еѐ глазах по-прежнему опасный блеск, она

полна энергии, и можно подумать, что она только что была на дискотеке: так она выглядела, когда

вернулась из Гластонбери12.

– Как всѐ прошло? – спрашиваю я.

– Ну, по расписанию, – признается она, откусывая кусочек банана. – Но теперь я чувствую

себя замечательно. Мама говорит, что это стероиды. Но меня это не волнует. Если также будет

следующие две недели, то просто фантастика!

Они уверены, что у неѐ рак? Может, они ошиблись в диагнозе? Во всяком случае, пока

мама занята нарезкой яблок, сельдерея, и практически всего, что зелѐного цвета (за исключением

двери на кухню), я спокойно расскажу Аве о пробной фотосессии.

– Потрясающе! – говорит она. – Прекрасно! Эй! Моя сестра почти стала моделью! Это так

волнительно! Давайте оценим еѐ!

Она танцует по всей комнате и одновременно поѐт. И что они добавляют в эти стероиды?

– Я не собираюсь, помнишь? – акцентирую я.

– Почему?

Она останавливается и хмурится.

– Потому что я не хочу. Потому что это глупо. Потому что мне бы понадобилось