Облетая солнце - [120]

— Поверишь или нет, но и я желаю того же.

В этот момент в дверь постучали, и через мгновение на пороге появился принц Гарри. Как обычно безупречно причесанный, благоухающий дорогим одеколоном, отдающим сосновым ароматом, в идеально отглаженном костюме.

— Здравствуйте, — произнес он. — А что здесь происходит? Как сегодня чувствует себя Джервис?

— Судя по отчету, ему лучше.

— Это отличная новость. Правда, отличная.

Он быстро прошел по комнате, пожал мне руку и, наклонившись, поцеловал в лоб. Джинджер смотрела на нас во все глаза, а щеки у нее стали ярко-малиновые.

В конце концов в начале мая врачи разрешили перевезти Джервиса в Свифтден. Прекрасно понимая, что мне предстоит выдержать нешуточную схватку, я полагала, что надо вернуться в Кению и воспитывать его там.

— Он не выдержит такое путешествие, — просто объяснил мне Мэнфилд, сидя в огромной и очень холодной библиотеке его брата Чарльза на Коннот-сквер.

— Сейчас — да. Но в следующем году, например?

— Я не поеду назад. При нынешнем положении дел. И Джервису здесь будет намного лучше.

— Как ты можешь с корнем вырвать все, что связывало нас, даже не попытавшись что-то изменить?

— Ты можешь делать все, что тебе захочется, — ответил он холодно. — Я сейчас занят только Джервисом. У него будут заботливые няни, кормилицы, лучшие хирурги, если потребуется. Он никогда не станет здоровым полноценным ребенком, ты же слышала, что сказал доктор.

— Вот именно, я слышала. Я очень внимательно слушала все, что говорили врачи. — Я посмотрела ему прямо в глаза. — А они говорили, что недуг, поразивший Джервиса, может случиться с каждым. И мои поездки верхом здесь вовсе ни при чем.

Я видела, как его нижняя челюсть задрожала, он отвел взгляд.

— Но сейчас это уже не имеет никакого значения, верно?

— Нет. Я думаю, не имеет.

Не одну неделю я промучилась, упрекая себя, что своими действиями причинила Джервису вред. Однако пришла к выводу, что бессмысленно рвать волосы и винить себя. Его будущее могут обеспечить только деньги и солидное положение семьи. Мать Мэнсфилда никогда не была в восторге от меня. Она, конечно, постарается отстранить меня от воспитания сына. Мэнсфилд же ожесточился и отдалился от меня. Он возвел стену между нами, и Джервис оказался по другую сторону.

— Но он же и мой сын тоже, — настаивала я. — Как это может быть, что я не имею никаких прав, не имею права голоса?

Он только пожал плечами, поджав губы.

— Ты сама все это устроила. Теперь на всех углах только и говорят, что это ребенок герцога.

— Но это же нелепость. Я забеременела в июне. Гарри же приехал в Кению только в октябре, когда уже прошло несколько месяцев.

— Гарри? Дэвид? Какая разница? В сплетнях фигурируют оба брата. Правда, Берил, неужели тебе не достаточно одного принца? Тебе обязательно надо окрутить обоих?

Я готова была ударить его по лицу, но меня охватили такие ярость и возмущение, что даже не было сил пошевелиться.

— Это отвратительные слухи.

— Тогда попробуй опровергни их.

— Я не буду этого делать. Особенно ради тебя! Да и какая разница, что думают вокруг? К черту их всех.

Мы продолжали препираться в том же духе, тогда как слуги, без сомнения, подслушивали под дверью, готовые довести содержание наших споров до сведения «Татлер». Мэнсфилд пытался чуть не силой заставить меня сделать заявление для «Таймс», разъяснив ситуацию. Его матушка настаивала на этом, опасаясь скандала.

— Подумай хотя бы о ее репутации, — наседал Мэнсфилд. — Добропорядочное имя здесь значит все.

— Меня тошнит от этой добропорядочности, — резко ответила я. — Я хочу вернуться домой.

— Не вынуждай меня на крайние меры, Берил, — предупредил он. — Я могу очистить свое имя, подав на развод с тобой, и сделать герцога одним из фигурантов процесса. Ты потеряешь всяческую финансовую помощь с моей стороны. Ты окончательно потеряешь Джервиса.

— Скажи-ка честно, ты заранее решил, что отберешь у меня сына, вне зависимости от того, как будут обстоять дела?

Он как-то невыразительно посмотрел на меня. Чайные принадлежности позвякивали на подносе за дверью слуги наслаждались моментом. Я уже почти готова была разрыдаться. Я чувствовала звенящую пустоту внутри — мне казалось, я все это уже переживала раньше, не один раз, только облекалось оно в иные слова. Но меня обвиняли все в тех же ужасных преступлениях — в том, что я родилась женщиной и позволила себе думать, будто я могу быть свободной. Но сейчас на кону стояла не только моя собственная судьба.

— Подавай в суд, преследуй меня, если считаешь нужным, — ответила я наконец. — Делай что хочешь. Мне все равно.

О том, что произошло дальше, еще будут шептаться не один десяток лет, передавая из уст в уста повествования, приукрашенные подробностями, словно в детской игре в телефониста, когда самое банальное сообщение вдруг изменяется до неузнаваемости, обрастая несуразными деталями. Некоторые рассказывали, будто Маркхэм в ярости ворвался во дворец, держа в руках кипу любовных писем герцога. Другие настаивали, что это был не Мэнсфилд, а его матушка. Она выклянчила аудиенцию на королевской трибуне во время скачек на ипподроме Аскот. Адвокаты королевы Мэри были разбужены рано утром. Не исключено, что в деле принимал участие даже сам сэр Улик Александр, казначей и финансовый секретарь его величества. Пожилая леди была в ярости, она просто вышла из себя и позволила себе угрожать. Никто не посмел бы, конечно, упомянуть принца крови в прошении, о разводе. Поэтому она была готова заплатить, лишь бы быть уверенной, что ничего подобного больше не повторится. Десять тысяч фунтов, тридцать тысяч, пятьдесят в качестве вложения на мой счет, чтобы я могла существовать на проценты с капитала всю оставшуюся жизнь. Только бы я убралась ко всем чертям подальше.