Облава - [156]

Шрифт
Интервал

— А что, если придет шофер?

Саблич промолчал — он привык ловить исподтишка, а не пускаться в разговоры.

— Придет, а нас не будет, — продолжал он, — вдруг возьмет и уедет на грузовике в город?

Когда и этот вопрос остался без ответа, Логовац поднялся и вышел. Перед рассветом совсем стемнело. «Утро будет облачным, а день пасмурным — тяжко придется тому, кто надеется на ясную погоду!..» Быстро зашагав вдоль плетней, он добрался до шоссе и как вкопанный остановился у грузовика: здесь уже побывали, сняли переднее колесо, чтобы из резины сделать обувь, и грузовик еще больше накренился в сторону. Воры разбили стекло кабины, влезли и унесли все, что можно. С полной безнадежностью он подошел к кузову, отбросил брезент и посветил фонариком: Филипп Бекич лежал без шали, без джамадана, без рубахи, голый и босый, в чем мать родила, весь окровавленный, скорчившийся, с ощетинившимися усами, словно и мертвый защищался. Логовац перекрестился и вместо молитвы выругался:

— Мать их переэтак, обогнали, проклятые, ободрали как липку!

V

Перед рассветом совсем стемнело. Стены мрака, гонимые ветром, со всех сторон стеснили ущелье — то и дело закрывают и меняют его направление. Ладо лезет вверх и наталкивается на скалу, возвращается обратно, спотыкается о кусты и попадает в ямины, которых раньше не было; только выберется из сугробов, и снова путь преграждает скала с противоположной стороны.

Шако некоторое время молча идет за ним, а потом обеспокоенно кричит:

— Чего ты мечешься, иди по следу!

— По какому следу?

— По нашему! Мы же здесь проходили.

— Здорово живешь-можешь, следов здесь нет. Их занесло сразу, как мы прошли.

— Пусти меня вперед!

— Иди! Кто тебе мешает?

Шако молча его обошел и встревоженно подумал: «Опять этот невезучий черт ищет ссоры, плохая примета…» И тут же принялся метаться из стороны в сторону в надежде найти занесенные следы. Шако ничего не нашел — впрочем, если бы и нашел, все равно их не увидел бы. Скоро он понял, что не знает, где они. Он потерял всякие ориентиры, опереться было не на что, все расплывалось и ускользало. То ему казалось, что распутье под Ядиковом еще далеко, то будто уже давно его прошли. Они словно вертелись по кругу. Вой ветра немного утих, и шаги стали звонче. Сквозь звон шагов они оба слышали глухие удары, повторяющиеся через определенные промежутки времени. Все прочее кружилось и уходило, лишь эти глухие удары раздавались на одном и том же месте, будто из какой дьявольской кузни. Похоже, что ветер взялся за какой-то тяжелый молот и непрестанно бьет им по твердой коре земли. Высекает черные искры, от которых ночь становится темней. Удары все громче, а в промежутках между ними слышен бешеный топот — словно дьявол подковывал вороных коней и выпускал их одного за другим во мрак. Но Шако все равно тянет туда — хочется ему добраться до этого единственного незыблемого места в этом зыбком пространстве.

Скоро он уловил запах влажной травы, и ему показалось, что ночь зазеленела. Шако удивился, что счастье избрало именно этот запах, чтобы ему улыбнуться. Желая порадовать и Ладо, он спросил:

— Ты догадался, что это так ухает?

— Нет, — ответил Ладо. — Пытался, но не смог.

— Почему ж меня не спросишь?

— А не все ли равно! Знаю, что проку от этого никакого — ни огня, ни постели.

— Тут озеро. Ветер оторвал лед и бьет им по берегу.

— А теперь дорогу знаешь?

— Вот дойдем до воды, буду знать.

К воде они подошли с совершенно незнакомой стороны, Шако даже показалось, что это совсем другое озеро, что он попал в край, где живет хохочущая нечисть. Он испугался, но ничего не сказал. А Ладо ничего не спросил. Они шли вдоль берега и сквозь тьму прислушивались к борьбе поссорившихся водяных и надземных призраков. И только на пригорке, среди кустов можжевельника, они узнали завывание ветра с Ядикова — их словно осенило, и они тотчас обнаружили среди этой сумятицы тьмы и звуков нужное направление. Глухое уханье было теперь за спиной и становилось все слабее. На втором повороте оно заглохло окончательно. В долине им все чаще попадались тупики-заветрия, и они слушали, как ослабевал ветер. Даже на возвышенностях у него не было прежней силы: начнет неистово, потом заскулит и утихнет. Они вышли на гребень, под ними на востоке засерел, точно грязная лужа, кусок неба с беспорядочным нагромождением облаков, напоминающих истлевшие тряпки. Стали вырисовываться голые, округлые горы с седыми вершинами, — нахохлившиеся, неповоротливые и тяжелые, они высовывались одна из-за другой и глядели на лежащую под ними пустыню.

Ладо сник. По-другому представлял он себе наступающий день и местность, по которой они шли. Ему казалось, что он сполна заплатил за то, чтобы новый день принес удачу, а не сонную ходьбу по бессмысленному нагромождению гор. Он шел медленно, едва передвигая ноги. Время от времени спотыкался и скользил. И воздух, который он вдыхал, казался ему тошнотворным, и горы перед глазами, и жизнь, состоящая из одним облав. Безвольно опустившись на снег, он с наслаждением отдыхал.

Шако оглянулся и крикнул:

— Ты чего? Вставай, уже немного осталось.

Ладо закрыл глаза и пробормотал:


Еще от автора Михайло Лалич
Избранное

Михаило Лалич — один из крупнейших писателей современной Югославии, лауреат многих литературных премий, хорошо известен советским читателям. На русский язык переведены его романы «Свадьба», «Лелейская гора», «Облава».Лалич посвятил свое творчество теме войны и борьбы против фашизма, прославляя героизм и мужество черногорского народа.В книгу включены роман «Разрыв» (1955) и рассказы разных лет.


Рекомендуем почитать
Белая земля. Повесть

Алексей Николаевич Леонтьев родился в 1927 году в Москве. В годы войны работал в совхозе, учился в авиационном техникуме, затем в авиационном институте. В 1947 году поступил на сценарный факультет ВГИК'а. По окончании института работает сценаристом в кино, на радио и телевидении. По сценариям А. Леонтьева поставлены художественные фильмы «Бессмертная песня» (1958 г.), «Дорога уходит вдаль» (1960 г.) и «713-й просит посадку» (1962 г.).  В основе повести «Белая земля» лежат подлинные события, произошедшие в Арктике во время второй мировой войны. Художник Н.


В плену у белополяков

Эта повесть результат литературной обработки дневников бывших военнопленных А. А. Нуринова и Ульяновского переживших «Ад и Израиль» польских лагерей для военнопленных времен гражданской войны.


Признание в ненависти и любви

Владимир Борисович Карпов (1912–1977) — известный белорусский писатель. Его романы «Немиги кровавые берега», «За годом год», «Весенние ливни», «Сотая молодость» хорошо известны советским читателям, неоднократно издавались на родном языке, на русском и других языках народов СССР, а также в странах народной демократии. Главные темы писателя — борьба белорусских подпольщиков и партизан с гитлеровскими захватчиками и восстановление почти полностью разрушенного фашистами Минска. Белорусским подпольщикам и партизанам посвящена и последняя книга писателя «Признание в ненависти и любви». Рассказывая о судьбах партизан и подпольщиков, вместе с которыми он сражался в годы Великой Отечественной войны, автор показывает их беспримерные подвиги в борьбе за свободу и счастье народа, показывает, как мужали, духовно крепли они в годы тяжелых испытаний.


Героические рассказы

Рассказ о молодых бойцах, не участвовавших в сражениях, второй рассказ о молодом немце, находившимся в плену, третий рассказ о жителях деревни, помогавших провизией солдатам.


Тамбов. Хроника плена. Воспоминания

До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.


С отцами вместе

Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.


Христа распинают вновь

Образ Христа интересовал Никоса Казандзакиса всю жизнь. Одна из ранних трагедий «Христос» была издана в 1928 году. В основу трагедии легла библейская легенда, но центральную фигуру — Христа — автор рисует бунтарем и борцом за счастье людей.Дальнейшее развитие этот образ получает в романе «Христа распинают вновь», написанном в 1948 году. Местом действия своего романа Казандзакис избрал глухую отсталую деревушку в Анатолии, в которой сохранились патриархальные отношения. По местным обычаям, каждые семь лет в селе разыгрывается мистерия страстей Господних — распятие и воскрешение Христа.


Спор об унтере Грише

Историю русского военнопленного Григория Папроткина, казненного немецким командованием, составляющую сюжет «Спора об унтере Грише», писатель еще до создания этого романа положил в основу своей неопубликованной пьесы, над которой работал в 1917–1921 годах.Роман о Грише — роман антивоенный, и среди немецких художественных произведений, посвященных первой мировой войне, он занял почетное место. Передовая критика проявила большой интерес к этому произведению, которое сразу же принесло Арнольду Цвейгу широкую известность у него на родине и в других странах.«Спор об унтере Грише» выделяется принципиальностью и глубиной своей тематики, обширностью замысла, искусством психологического анализа, свежестью чувства, пластичностью изображения людей и природы, крепким и острым сюжетом, свободным, однако, от авантюрных и детективных прикрас, на которые могло бы соблазнить полное приключений бегство унтера Гриши из лагеря и судебные интриги, сплетающиеся вокруг дела о беглом военнопленном…


Равнодушные

«Равнодушные» — первый роман крупнейшего итальянского прозаика Альберто Моравиа. В этой книге ярко проявились особенности Моравиа-романиста: тонкий психологизм, безжалостная критика буржуазного общества. Герои книги — представители римского «высшего общества» эпохи становления фашизма, тяжело переживающие свое одиночество и пустоту существования.Италия, двадцатые годы XX в.Три дня из жизни пятерых людей: немолодой дамы, Мариаграции, хозяйки приходящей в упадок виллы, ее детей, Микеле и Карлы, Лео, давнего любовника Мариаграции, Лизы, ее приятельницы.


Господин Фицек

В романе известного венгерского писателя Антала Гидаша дана широкая картина жизни Венгрии в начале XX века. В центре внимания писателя — судьба неимущих рабочих, батраков, крестьян. Роман впервые опубликован на русском языке в 1936 году.