Облачно, возможны косатки - [22]

Мы присматривались к разным бухтам, высаживались в поисках места для лагеря, но медвежьи следы были повсюду, так как во всех бухтах в море впадали реки, а во все реки шла рыба. Но вот однажды после долгого дня работы с большим скоплением косаток мы возвращались домой мимо бухты Вилючинской и решили остановиться доесть остатки ланча и допить чай из термосов. Бухта Вилючинская – очень длинная и узкая, и ее мы даже не рассматривали в качестве кандидата для размещения лагеря, так как выезжать из нее каждое утро было бы неоправданной тратой бензина (к тому же в ней располагался рыбацкий стан, а жить рядом с рыбаками у нас не было ни малейшего желания). На входе в эту бухту из берега выдается небольшой мысок под названием Зеленый. На нем торчит автоматический маяк, но в целом с моря мысок выглядит так, будто разместиться на нем негде. Однако нам очень хотелось на берег, так что мы решили высадиться там, чтобы поесть и отдохнуть.

Совершенно неожиданно это место оказалось маленьким раем. С внутренней стороны мыса располагался небольшой песчаный пляж, куда удобно причаливать на лодках, с соседней сопки стекал ручей, достаточно мощный, чтобы воды хватало для хозяйственных нужд, но слишком отвесный, чтобы в него заходила рыба. А нет рыбы – нет и медведей, и – о чудо! – следов на берегу мы не нашли. Еще одно чудо – на самом мысу обнаружилась достаточно большая ровная площадка, вполне пригодная для обустройства лагеря. В общем, мы поняли: это оно, то самое место, о котором мы мечтали.

На следующий год мы высадились в бухточку у мыса Зеленого с горой нашего обычного скарба и провианта, двумя большими палатками и кучей стройматериала. Одну из палаток мы только что купили в Петропавловске – это была брезентовая армейская палатка советского образца размером пять на пять метров с утеплением и специальной дырой в крыше под печную трубу. Вторая – канадская арктическая палатка из ПВХ с алюминиевым каркасом и настоящей твердой дверью – досталась нам в наследство от канадского исследователя медведей Джона Пачковского, много лет работавшего на Камчатке. Он сотрудничал с тем же институтом, что и мы, – Камчатским филиалом Тихоокеанского института географии – и хранил свое экспедиционное оборудование в том же подвале, на соседних полках с нашим. Как-то раз Джон приехал к нам в гости на Старичков посмотреть на косаток. Вероятно, косатки ему понравились, потому что, когда через год выяснилось, что наш фанерный домик не пережил зимние шторма, Джон сам предложил нам воспользоваться его палаткой. Ну а потом его проект завершился, а оборудование осталось, и палатка постепенно перешла в наше постоянное пользование. Она оказалась отличной, очень удобной, теплой и ветроустойчивой, и единственным ее недостатком было то, что ее нужно было устанавливать на ровную поверхность. Приходилось сооружать настил из досок, который на Старичкове каждую зиму смывало штормами.

На Зеленом место для лагеря находилось метрах в двадцати над уровнем моря, так что шторма там были не страшны, но зато все наше барахло, включая тяжеленные деревянные нары, нужно было затаскивать вверх по крутой тропинке. Вдобавок ко всему после высадки пошел мелкий моросящий дождик, немедленно превративший уютный зеленый мыс в противное, серое, мокрое, скользкое и грязное место. Критичнее всего это оказалось для установки армейской палатки, так как ее нужно было сначала развернуть на земле, а земля на месте лагеря, перекопанная для выравнивания и размытая дождем, превратилась в полужидкую черную жижу. Палатку мы кое-как поставили, но брезент и особенно новенькая чистая белая подкладка извозились в грязи, и нам так никогда и не удалось отчистить и отстирать их до исходного состояния.

Впрочем, когда мы преодолели тяготы заброски и первых дней обустройства лагеря, а дождь наконец закончился, выяснилось, что Зеленый – действительно райское место. После Старичкова мы наслаждались отсутствием птичьих колоний, и лагерь наш пах не гуано, а травой и цветами. Их на мысу оказалось великое множество: в отличие от острова, почти сплошь покрытого разросшимся на богатом птичьем помете шеломайником в рост человека, на склонах Зеленого мыса нас радовали синие ирисы, красные камчатские рододендроны, оранжевые лилии и фиолетовая герань. Стекающий с горы чистый и полноводный ручей также был значительно приятнее, чем вонючий и периодически пересыхающий ручеек на Старичкове.

Копаясь в земле вокруг лагеря, мы выяснили, что были не первыми его обитателями: обнаружился целый культурный слой раковин от съеденных улиток, а некоторым участникам экспедиции повезло найти настоящие обсидиановые наконечники стрел – следы пребывания коренных жителей Камчатки: ительменов или, может быть, айнов, заплывших сюда с Курильских островов.

Через пять дней после заброски мы наконец вышли искать косаток. С моря катила двухметровая зыбь, так что мы для начала решили не уходить далеко, а подождать возле бухты. Проболтавшись около часа на волнах, мы неожиданно заметили одиночную косатку, бодро направлявшуюся на север. Бросились в погоню, но не тут-то было – в такой зыби уследить за косаткой почти невозможно, ей достаточно вынырнуть пару раз в ложбине между волн, чтобы мы перестали понимать, где она находится. Так и вышло – вскоре мы ее потеряли и продолжали двигаться на север в надежде разве что случайно снова наткнуться на нее. Так мы доехали до Опасного, остановились там и распаковали ланч-боксы и термосы. В таком режиме ожидание стало менее тягостным, и к вечеру наше терпение было наконец вознаграждено – мы встретили наши старые знакомые семьи Гусли и Кармен. Сразу же узнали и радостные, и печальные новости – в семье Кармен родился новый детеныш, а вот в семье Гусли прошлогодний детеныш, к сожалению, погиб. Проведя с косатками часа три, отсняв их и записав немного звуков, поздно вечером мы вернулись домой. Непривычно было возвращаться на новое место, но лагерь встретил нас уютом, готовым ужином и умиротворяющим ворчанием генератора.