Облачно, возможны косатки - [21]

В 2006 году мы особенно остро ощутили, что наш островок стал как-то тесноват, и начали задумываться о том, чтобы перебраться в более труднодоступные места, тем более что и косатки перестали кормиться возле Старичкова и проплывали мимо него, а самое интересное происходило у них на юге, за мысом Опасным. Причиной этому стала деятельность местных рыбаков – в начале 2000-х у нас на глазах развернулась маленькая, но самая настоящая экологическая катастрофа.

В Авачинском заливе рыбоядные косатки питаются в основном несколькими видами лосося и северным одноперым терпугом. На терпуга они охотятся в местах его нереста – обычно это происходит напротив мысов, возле которых есть выдающиеся в море каменистые гребни. Самцы терпуга охраняют отложенную самками икру, подолгу оставаясь на одном месте, поэтому косатки точно знают, где их найти. Так что, несмотря на небольшие размеры этой рыбы, она оказывается ценным пищевым ресурсом (ну и, кроме того, терпуг очень жирный, а косатки любят жирную пищу).

Когда мы впервые приехали на Старичков, терпуг нерестился даже возле острова, и его можно было наловить на ужин буквально за несколько минут, просто закинув в воду голый крючок, – самцы, охраняющие икру, не могут оставить свою вахту ради кормежки, поэтому они очень голодные и бросаются на все, что движется. На рыбалку к острову постоянно приезжали небольшие металлические моторки с бичеватыми рыбаками, которые набивали полную лодку рыбы, прежде чем убраться восвояси. За год-два они опустошили скопление возле Старичкова и переключились на мыс Опасный, где терпуга было гораздо больше. Косатки в те годы почти всегда задерживались порыбачить на Опасном. Иногда они охотились поодиночке, рассредоточившись в большой акватории, но нередко устраивали и совместную охоту.

Сначала до Опасного добирались только самые смелые и жадные рыболовы – в те годы еще не было мобильников с картой и GPS, а отдельный навигатор мало кто мог себе позволить, поэтому для маленькой алюминиевой моторки такое путешествие могло и впрямь стать довольно опасным, если неожиданно опускался обычный в тех местах туман и приходилось возвращаться домой вслепую. Но когда на Старичкове терпуг закончился, а терпуговая лихорадка продолжала захватывать все больше народу, мыс стал похож на оживленную гавань – от моторок и прочих маломерных судов было не протолкнуться. Хэл называла их «москитный флот», что очень подходило этим мелким, противно жужжащим плавсредствам, а при взгляде в бинокль со Старичкова сборище действительно выглядело как комариная стая.

Народ на москитных лодочках ходил очень разный. Кроме откровенных бичей, попадались и вполне респектабельные рыбаки, и некоторые из них, кто не пропивал все заработанное, успевали накопить себе на джип, а то и на квартиру – ловля терпуга была делом сверхприбыльным. На берегу напротив нашего острова в бухте Спасения (называемой в народе Спасенкой) вырос рыбацкий стан, от которого шла грунтовая дорога в сторону Вилючинска. Выгружать там рыбу было гораздо быстрее и удобнее, чем тащиться с ней до города, и бизнес начал набирать обороты. Рыбоохрана вяло пыталась обуздать это безумие, но толку было мало, точнее, даже получалось больше вреда, чем пользы, – часть рыбы из-за этого пропадала, и рыбаки браконьерили еще активнее, чтобы покрыть убытки.

Официально терпуга можно было ловить только по лицензиям, но все, конечно, ловили столько, сколько могло влезть в лодку. Если проходил слух, что в Спасенку приехал рыбинспектор, рыбаки выгружали свой улов на Старичкове и ехали проверять, а потом возвращались за рыбой.

Как-то раз очередные рыболовы выгрузили несколько мешков терпуга прямо рядом с тем местом на берегу, где мы ставили лодки, и не вернулись. Наверное, инспектор пробыл в бухте слишком долго, ну а потом рыба уже протухла (в те дни стояла жара), и они решили ее бросить. Вернуться, чтобы выкинуть ее в море, им, конечно, в голову не пришло. Несколько сотен килограммов рыбы гнили на берегу возле наших лодок, источая нежнейший запах. Через несколько дней мы не выдержали и перетаскали это зловонное месиво к морю, разрезав мешки и выкинув содержимое в прибой, но вонь тухлой рыбы продолжала преследовать нас до конца экспедиции.

Конечно, долго так продолжаться не могло. Терпуга становилось все меньше и меньше, и году к 2006-му он почти совсем перестал ловиться даже на Опасном. Москитный флот лишился своего источника дохода, а косатки – важного кормового ресурса. Теперь они не останавливались у Опасного, а проходили мимо, торопясь на юг, к скалистым мысам, где еще оставался терпуг и где также можно было удачно поохотиться на мигрирующего лосося. Приходилось и нам ездить за ними все дальше и дальше на юг. Это было не очень удобно – времени и бензина тратилось гораздо больше, к тому же если резко поднимался ветер (а это на Камчатке бывает нередко), то приходилось пробиваться до дома 30 километров против волны – занятие малоприятное и опасное.

Мы стали задумываться о том, чтобы перенести лагерь южнее, но как реализовать эту идею, было не очень понятно. Остров Старичков в сравнении с береговыми бухтами имел несколько больших преимуществ. Во-первых, слабый накат. На открытых пляжах всегда есть какой-то прибой, а наш причальный пляж располагался с обратной стороны от открытого моря, так что остров закрывал его от зыби, и накат обычно был небольшой, что существенно облегчало выход в море и возвращение на берег. Во-вторых, отсутствие медведей. Медведи на Камчатке – это вообще очень неприятная штука, их любят только туристы и фанаты-зоологи, а все остальные терпеть не могут, потому что они делают опасными и малопригодными для жизни прекрасные во всех других отношениях места. Они вездесущи – высадившись на берег в любой бухте, обязательно обнаружишь на берегу медвежьи следы. Многие медведи не боятся ни человека, ни даже фальшфейера, так что бывает нелегко заставить их держаться подальше. Но самое плохое – их страсть все портить и рвать, в особенности надувные лодки. Для нас лодка – это основной рабочий инструмент, и мы такого допустить, конечно, не могли.