Обитель Варн - [15]

-- Брось, выкинь его из головы. Подумаешь, нашелся тоже мне. Красивая картинка, не больше, а человек - дрянь. Я тебе говорила: скользкий он, ненадежный. Отставку дал, да? Подружку завел?

-- Оставь, -- скинула ее руки с плеч Алиса: без расспросов тошно.

-- Да, все, все. Может, пойдем куда-нибудь? Увольнительная все-таки. Сподобились, вторую за год получить, тьфу ты - и как удачно! Что тебя звонить-то ему потянуло? Или сам прорезался?

-- Я.

-- А-а-а, понятно - ностальжи.

-- Представь. За последние три месяца одно письмо, восемь строчек. Продекламировать?

-- Обойдусь, -- поморщилась Маликова. -- Мне и Шекспир не нравится, а уж письма твоего Стрелкова точно - не шедевр. Не для моей психики опусы.

-- Почему, Люся, почему? Он ведь обещал, клялся.

-- От-ты! Нашла кому и чему верить! Все клянутся и все клятвы забывают.

-- Но ведь это не правильно, не честно.

-- Не смеши ты меня - "честно", "правильно"! Наши вон в академии учатся, по вечерам мамины пирожки трескают и в клубы ходят. Чистенькие, честненькие. Напомаженные. А мы из-за какой-то фигни здесь дохнем. Им карьера светит, а нам выжить бы.

-- Мы, как животные, -- задумчиво протянула Алисия, глядя перед собой.

-- В смысле? - нахмурилась Люция. -- Ты того, подруга, крышу в круиз по дальним странам отправила, да?

-- Мы действительно, как животные, -- повернулась к ней Сталеску. -- Живем на инстинкте, а из желаний лишь самые банальные, низменные - поесть, поспать. Ты когда последний раз читала, что? А в небо смотрела?

-- Давно, -- пожала плечами девушка, не понимая, в чем криминал.

-- И остальные. Посмотри вокруг.

-- Зачем? Когда смотреть-то? Толк? Каждый живет, как может, и выживает, как умеет.

-- Не могу я больше так, не хочу. За что? Нет, ответь - за что нас прессуют? За то, что шалили? А что, мы кого-то убили? Что-то украли?

-- Угу, соцкарты вспомни, -- вздохнула Люция. Алиса посмотрела на нее и свесила голову - да, было дело, вытащили из кейса одноклассника соцкарту. Но ведь положили на место потом. У Анаконды на спор жетон от домофона вытащили прямо из кармана, а их поймали. И сколько ни доказывали потом, что без плохого умысла, а для проверки ловкости это сделали - бесполезно. А потом еще с горя, решив, что хуже не будет, а лучше наверняка - напились.

А сколько еще безобидных нелепостей было вменено им в вину?

-- Не повезло, вот и все. Умнее надо было быть, гибче. Ничего, научимся.

По казарме пошло гулкое эхо шагов - Стокман.

-- Принесла нелегкая, -- процедила Люция, вставая.

-- Если опять измываться начнет - убью гада, -- заверила Алиса, пряча глухой, неистребимой ненависти взгляд.

Сержант остановился посреди казармы и приказал:

-- Рядовые Сталеску и Маликова, ко мне!

Девушки нехотя подошли.

-- Смирно!

Замерли, вытянувшись.

-- Ваша увольнительная отменяется. Заступаете на вахту через час. Охрана пункта связи.

-- Твою мать! - не сдержалась Люция: мало, отменили долгожданную увольнительную, так еще и ставят на самый солнцепек! Будут они теперь вместо бассейна и сытого ужина в каком-нибудь приятном заведении, стоять, как подсолнухи в огороде, до 6 утра. Нет, пора сержанта убивать, иначе он убьет их.

Алиса подумала тоже самое, но в более резкой форме. Ее лицо закаменело

-- Вы что-то сказали? - зловеще процедил Стокман, шагнув к Маликовой. Та вытянулась сильней и сжала зубы, чтоб невзначай не плюнуть в ненавистную рожу изверга.

-- Я, -- спокойно ответила Сталеску.

-- Не понял? - повернулся к ней сержант.

-- Я сказала: Вашу мать и весь состав родни! И вас! И вашу гребанную службу! И ваши приказы!

Лицо сержанта окаменело. С минуту он переваривал услышанное, придумывал страшную кару рядовой. Люция, струсив, легонько толкнула подругу в бок: теперь хоть промолчи, чтобы он ни сказал.

-- Пять нарядов в мужском сортире, приступаете сейчас, -- разжал зубы Стокман.

-- Не имеете права.

-- Вас ждет карцер и трибунал, рядовая, -- заверил после повторной паузы.

-- За что?

-- Оскорбление старшего по званию, отказ выполнять приказ...

-- А кто вас оскорбил? - выгнула бровь Маликова. Сержант уставился на нее, соображая, что единственный свидетель оскорбления, далеко не свидетель, легче на эту роль пригласить прикроватные тумбочки. Что остается?

-- Игнорирование приказа...

-- Уже идем, -- заверила Маликова.

Сержант скрипнул зубами, оглядев срочниц. Он еле сдерживался, чтоб не перейти грань дозволенного и не проучить, не вернуть оскорбления, все пакости, что вылились на его голову за последние месяцы двум ненавистным девицам сейчас, прямо здесь, грубо и настолько доходчиво, чтоб на весь оставшийся год службы хватило. Причем так, чтоб после вправления мозгов и исправления перекосов в воспитании, служить бы им пришлось в лазарете. И закончить службу инвалидами.

Но их двое, он один. Неприятности, встречи с кураторским отделом дивизиона, служебные разборки ему ни к чему. Но эти промокашки вместе сейчас, а что будет завтра, по большому счету, зависит от него.

Стокман качнулся к Алисе:

-- У меня очень длинная память. Живи, но помни об этом. Чаще оглядывайся.

Развернулся и, кинув через плечо:

-- Швабры получите у дежурного! -- чеканным шагом покинул казарму