Обитатели потешного кладбища - [190]

– А годы?.. там было написано, в какие это было годы?

– Тридцатые… Тридцать пятый, тридцать седьмой… Но какое это имеет… Пойми, мой отец – вот что важно! Он получал деньги, чтобы выполнять маленькие задания ГПУ. Я вспомнил его поездки, которые случались внезапно. Я перебрал в памяти. Да, он уезжал, а возвращался с деньгами. Мы жили по-прежнему довольно скромно, даже очень скромно, но мы смогли переехать в Брюссель, у меня была одежда хорошая, я пошел в университет, выглядеть хорошо было важно. Он нанял для меня учителя фламандского, чтобы я выучил, наконец, этот язык, но я… Да все равно теперь… Даже если я смогу себя убедить в том, что мой отец не понимал, для кого он выполнял те задания, даже если так, то… Нет, мой отец и политика, он и деньги…

Почти все в его истории было так, как он нам тогда рассказал. Был сильный дождь, и когда он вернулся в башню, не сразу услышал, что наверху кто-то есть; он переоделся, затопил печь, и мало-помалу стал прислушиваться, наконец, он понял, что наверху кто-то ходит. Он решил, что это мог быть Арсений Поликарпович. Александр поднялся по лестнице, вошел в библиотеку как раз в тот момент, когда из люка выбирался незнакомый человек. Заметив Александра, он вздрогнул, его глаза блеснули, и Александр понял, кто это, его охватила дрожь сильного волнения, он испугался, что сейчас начнется приступ, все поплыло перед глазами. Теперь Саша добавляет от себя, будто тогда в первое же мгновение понял, что перед ним человек, которого ему предстоит убить, но я полагаю, Серж, что он это – предопределение, предвидение, рок – придумал позже, все это добавилось значительно позже, вместе с болезнью…

«А, здравствуйте, господин Крушевский, – говорил по-домашнему незнакомец, как если бы ждал Александра, он с большим трудом выбирался из хранилища. – Меня зовут Петр Четвергов».

«Я знаю, кто вы такой». – Александр проглотил ком, у него затряслись руки.

«Ну вот и познакомились. – Четвергов захлопнул за собой люк, распрямился и отряхнул колени. Украдкой поглядывая на Александра, он продолжал ворковать: – Фух, давненько я здесь не был. Хе-хе… Отвык от этой гимнастики. А вам как? Как находите сие сооружение, а? Аляповато, не правда ли?..»

И он снова притворно засмеялся. У него были плохие зубы. Александр не ответил, не улыбнулся, он рассматривал негодяя. Четвергов запыхался. Он выглядел очень плохо, как после тяжелой болезни: маленький, худой, измотанный, лицо серое, морщинистое, длинные сальные волосы, гадкая бороденка и тяжелые тени под быстрыми трусливыми глазами. Его руки тряслись, как у пьяницы. На нем был запачкавшийся в пыли черный пиджак, мятые коричневые брюки, грязные ботинки. Воротничок белой рубашки потемнел. Поэтому он носил старомодный платок, который сбился набок. Глядя на него, можно было подумать, что он вылез из подземного притона, в котором несколько лет интенсивно предавался разврату. Стараясь держаться непринужденно, словно в его появлении в Скворечне не было ничего неестественного, он взял со стола им оставленную шляпу, нервно отряхнул ее от капель и с карикатурным жестом надел, поправил влажные волосы, платок, сделал еще несколько быстрых мелких движений – и все время говорил, говорил… «А я вижу, вы тут навели недурной порядок. Н-да, н-да… Вы – молодец, Александр, нечего сказать, молодец… Вот и полочки починили… Помыли окна… Шторочки сняли… А я их специально вешал… Я ведь тут в Резистансе жил, мы тут газету выпускали… Вы – Александр, молодец… Арсений Поликарпович о вас много хорошего рассказывал, да и господин Каблуков, – тут он метнул в Крушевского прищуренный взгляд и заговорщицки подмигнул, – тоже вас рекомендовал».

Сашу возмутили эти слова, эта фальшивая развязная поза, он хотел воскликнуть: «что значит рекомендовал?! что вы тут воображаете!», – но едва справился с дыханием, его душила ярость.

«Вижу, перебрали мои книги… – продолжал Четвергов, прохаживаясь, – все так красиво расставили… Я тут решил кое-что забрать из своих вещей, – он кивнул в сторону раскрытого чемодана, который Александр только теперь заметил, – надеюсь, вы не будете против… Простите, дорогой друг, что я так странно заявился без предупреждения…»

Четвергов сделал шаг в его сторону, протягивая руку, но Крушевский шарахнулся от него, и Петр руку спрятал. Его напугал этот порывистый шаг, и дыхание, он услышал хриплое громкое дыхание Крушевского.

«А почему вы так дышите? Что с вами? – Присмотревшись к Александру, он хитро прищурился и сказал: – А, да я вижу, вы их нашли. – Крушевский ничего не ответил, он продолжал смотреть на него страшным взглядом и дышать. – Вижу, что нашли, вижу. Ну, что ж, тем проще будет объясняться, тем проще. – Четвергов ухмыльнулся, потер ладони, сделал оборот вокруг стола, с каждым шагом, с каждым движением он перевоплощался, с него слезала чешуя притворства, маленький, хлипкий, он раздувался от важности, в его голосе послышалась насмешливость, и даже напыщенность. Он стал похож на дельца и хозяина башни, он вел себя так, будто собирался продать ее Крушевскому или потребовать с него арендную плату за год проживания просто так, потому что ничего просто так не бывает, за все платить надо. – Ну-с, молодой человек, раскрывайте карты! Признавайтесь, что вы сделали с моими бумагами? А дайте-ка угадаю! Не говорите ничего… Я уверен, что вы их расшифровали и обомлели. Какая находка! Подумать только! Бумаги того самого Четвергова! Сенсация! Да? Ведь так было, признавайтесь? Вижу, вижу, именно так и подумали, небось лихорадка пробежала по телу. Такое волнение, знаю… А потом, когда своего папеньку там обнаружили…»