Обезьяны - [119]

Сейчас на экране как раз и красовалась серьезная морда Хестона, верхняя часть кадра, где располагалась голова астронавта, дергалась, создавая впечатление, что актер ритмично мутирует прямо на глазах. Это было самое начало фильма, астронавты только-только совершили вынужденную посадку и никак не могли примириться с истинностью «гипотезы Хасляйна[130]», согласно которой оказались на своей же родной планете, но учетверенькавшей за время их отсутствия на две тысячи лет вперед. В этой сцене астронавт Тейлор одергивает своего товарища, эмоционального идеалиста Лендона, показывая ему: «Это факт «уч-уч», просто смирись — и спи спокойно».

Пальцы Хестона застыли на экране в форме последнего знака — «спокойно». Буснер минуту-другую глядел на него, размышляя, так ли уж спокойно проползет их с Саймоном вылазка. Тряхнув головой, Буснер застучал Саймону по задней лапе:

— «Гррууннн» доброе утро, Саймон, надеюсь, вы готовы к сегодняшним «хуууу» процедурам?

Саймон пошевелился, приподнялся на локте. Буснер по обыкновению отметил, как Саймон держит задние лапы, словно не чувствует их. Пальцы на них не сгибались, так что он не мог жестикулировать с их помощью; возможно, Гребе покажет что-нибудь любопытное по этому поводу, когда увидит художника. — «ХууууГраааа» доброе утро, доктор Буснер. Прошу прощения, я немного задремал. Не знаю насчет сегодняшних, как вы показываете, «процедур» — я «хуууу», я чувствую себя точь-в-точь как Лендон, ну, из фильма…;

— «Гррннн» в самом деле? В каком именно смысле «хуууу»?

— «Хуууу» как будто от родного мира меня отделяют две тысячи световых лет, так, наверное. Да, думаю, лучше и не покажешь.

Буснер не собирался позволять своему пациенту замыкаться в какой-то извращенной мечте, сне наяву, надстроенном над психозом, поэтому хорошенько двинул экс-художника по уху. Тот захныкал, а именитый психиатр в ответ принялся его чистить, показывая:

— Вот что «чапп-чапп», Саймонушко мой, я стукнул вас не со зла, а для вашего же блага. Я верю — клянусь всеми святыми, я в это верю, — что вы излечитесь только в том случае, если будете неустанно изучать собственную природу, глубже проникать в свою шимпанзечность. Вы ничем не отличаетесь от других пациентов с органическими повреждениями мозга — и если вы, по их примеру, будете тренировать свой мозг, он перестроится и отыщет сам в себе новые нейронные цепи, которые займут место поврежденных и возьмут на себя их функции.

Саймон проигнорировал все показанное и продолжил:

— Тот, к кому мы собираемся в гости, — что он за шимпанзе «хуууу»?

— Давид Гребе совершенно уникальная обезьяна, очень разносторонняя мордность. Занимается главным образом семиотической философией, поэтому я и решил, что вам будет интересно пообщаться друг с другом, обсудить ваши мысли насчет Человеческой звуковой жестикуляции, как вы там ее обозначали, «речи». Но дело не только в этом. Доктору Гребе, мне кажется, особенно хорошо удается связывать воедино чужие разрозненные мысли, собирать их, так показать, в узел. Потом, — Буснер встал с гнезда и прошелся по комнате на задних лапах, — у нас будет небольшой перерыв, а после я думал наведаться в Эйнсхем к Хамблу.

— «Хуууу» к тому самому Хамблу? Ну, который натуралист?

— Так точно.

— Я читал его книги, мне очень понравилось, они смешные.

— Да, да. И раз так, вам известно, что Хамбл имел дело с дикими людьми в дикой природе. Он самый крупный специалист по разнообразным сторонам живой природы, какого я только знаю. Уверен, вам будет интересно пожестикулировать с ним — он довольно эксцентричная натура.

Буснер решил отказаться от идеи ехать в Оксфорд на машине. Кто-то должен ее вести. Первый вариант — Прыгун. Но пятый самец с некоторых пор был вне досягаемости, появляясь в доме у именитого психиатра все реже и реже. Он показал вожаку, что должен наверстать упущенное по одной их совместной работе — они сильно отстали от графика, начав трудиться над этой темой еще год назад. Буснер даже не стал спрашивать, о чем именно значь, — он так часто находил новые темы, что Прыгун мог иметь в виду что угодно, от навязчивой страсти к раскачиванию на ветках до энуреза с психической этиологией, — и потому разрешил ассистенту уползти в научный отпуск.

Второй вариант — Буснер — также исключался, так как сидеть за рулем натурфилософ не любил. Давным-давно, когда его первые детеныши были еще маленькие, он даже как-то раз не поскупился на машину с в ту пору еще очень дорогой автоматической коробкой передач, показав, что необходимость постоянно дергать рычаг не дает ему сосредоточиться. Ему всегда больше нравилось ездить на поезде, и в данном случае путешествие по железной дороге выглядело особенно уместно — Саймону нужно почаще бывать в обществе незнакомых шимпанзе. Да, у него может случиться приступ, но Буснер всегда брал с собой успокаивающее. В крайнем случае ему не составит труда скрутить художника по задним и передним лапам.

Они покинули дом на четвереньках.

— Мы доползем до Бейкер-стрит, а там возьмем такси, вы не против, Саймон «хуууу»? — взмахнул лапами Буснер, когда они выбрались на улицу. Саймон недовольно рыкнул в знак согласия, но на самом деле идея прогуляться ему понравилась. Сделав насколько шагов на задних лапах, художник бессознательно согнулся и опустился на все четыре. Уставившись на отсутствующие ягодицы и блестящую на утреннем солнце задницу своего врача, Саймон спокойно побрел за ним следом. Прогулка началась.