Обезьяны и солидарность - [17]
— Охо-хо. За это тебе придется отвечать.
— Но вору придется признать, что он стащил вещь с выставки.
— Думаешь, ему стало бы стыдно? Если бы тапки к ногам приварились?
— Думаю, что перчатки еще круче.
— С точки зрения садизма.
— Конечно.
— Ну и что бы ты стала делать, если бы твои кислотные перчатки украли? Принялась бы искать людей с вытравленными кистями? Пошла бы, к примеру, на Балтийский вокзал, чтобы выяснить, а не забинтованы ли руки у какого-нибудь тамошнего типа. И если да, то спросила бы, простите, а что это у вас с руками?
— Ах, не знаю. Просто я совершенно разочарована. В жизни. Ох…
— Я понимаю.
— Да. Больше никогда не сделаю ни одной инсталляции.
— Никогда?
— Никому. Никогда.
Диана и Йоозеп переложили оставшиеся тапки в ящик, разобрали спираль на части и перенесли в маленький фургон. На улице стало накрапывать, мокрые улицы наполнились запахами. Почки на липах набухли.
— Жизнь художника — жуткая галиматья, — вздохнула Диана. — Ты постоянно должен что-то придумывать, испытывать социальный и физический стресс, а потом искать место, куда бы пристроить свои произведения.
— Ах ты бедняжка. Может, поедим где-нибудь? — предложил Йоозеп.
— Пойдем, — согласилась Диана. Закурила и добавила: — А потом выясняется, что их абсолютно некуда девать.
— «Потому что если это искусство, то оно не для всех, а если оно для всех, то это не искусство».
Диана принялась разбирать полку, на которую давно не заглядывала, и обнаружила там программку концерта NYYD Ensemble десятилетней давности. На ее обложке и была напечатана эта цитата Арнольда Шенберга.
Во как выразился старик! До чего же приятно с его стороны, что он так произнес. Прочитав цитату, Диана почувствовала себя весело, тепло и защищенно. Элитарные выражения всегда воздействовали оздоравливающе. Потому что если это искусство, то это для меня. Во всяком случае он так подразумевал. Для кого же еще. Здорово, что такую цитату в свое время поместили на обложку концертной программки, без всякого неестественного заигрывания с народом и фальшивого усилия дойти до всех!
Публика растащила ее тапки. Какой-то идиот решил, что это искусство принадлежит ему.
Диана закурила.
«Какой вообще смысл заниматься искусством, если не все способны к нему приобщиться!» Примерно так задолго до Шенберга решил Уильям Моррис. К дизайну симпатичного социалиста в свое время уж точно не все могли приобщиться, тем паче «народ», зато сейчас кельму с узором Морриса за 19 британских фунтов мог приобрести любой. Ну, подводя итоги, Моррис все же высказался о своем искусстве совершенно правильно. Для всех. Почти — в принципе. И Шенберг о своем искусстве тоже верно выразился. Но вот кое-кто иногда промахивался.
Один знакомый рассказал Диане о фабричных концертах Луиджи Ноно. Композитор с сильным гражданским чувством с целью сближения трудового народа и современной музыки организовал в Северной Италии целую серию концертов на фабриках. Какие чувства могли испытывать ошеломленные работяги к великодушному композитору? Благодарность? Интерес? Что вообще может получиться из всех этих «хождений в народ»? Крестьяне не полюбили народников, хотя те и верили в то, что истинная сила русского народа таится в земледельцах.
Народ растащил мои тапки!
Хотя, опять же, какой народ? Диана пыталась понять, что она вообще имеет в виду под народом. Но народ в ее измышлениях становился все более расплывчатым. Интересно — она сама тоже является народом? Хм. Если народ — некое неспецифическое, неопределяемое скопление, тогда кто-то непременно втолкнул бы Диану в такое скопление. Масса, лишенная отличительных признаков, против отличительной элиты: но ведь представители народа могли бы в соответствии с обстоятельствами изменяться. В отношении искусства народ тоже являлся чем-то иным, чем в политическом смысле. Но кто же именно являлся народом в отношении искусства?
Когда-то Диана спросила у Йоозепа, кем бы он предпочел быть — музыкантом сверхпопулярной группы, на концерты которой приходят сотни тысяч, или художником, которого высоко ценят в небольшом избранном круге? Йоозеп в ответ поинтересовался, а нельзя ли их объединить?
— А если нельзя? — вопросом на вопрос ответила Диана. — Мик Джаггер или какой-нибудь микрополифоник?
— Мик Джаггер, — решил Йоозеп.
Диана ответила, что не представляет скромного с мягким характером Йоозепа на сцене перед толпой фанатов. Диана и сама призналась, что, скорее всего, хотела бы быть полифоником.
— Зачем тебе это? — спросил Йоозеп.
— Хочу быть свободной.
— Я думаю, это потому, что ты еще молодая, — заключил Йоозеп.
— Чего? — только и ответила Диана. Они уже какое-то время обсуждали, какая из целевых групп самая честная или самая разумная. В конце концов пришли к выводу, что им обоим больше всего понравилось бы быть Дэвидом Боуи.
Диана поставила на плиту кофейник-эспрессо.
И подумала, а может, в действительности ей следовало бы порадоваться тому, что ее работа на этот раз кого-то так непосредственно и физически затронула. Ну и что с того, что простейших, которые не уважают собственности художника. Зато они хотя бы запомнят, что когда-то состоялась выставка, на которой им что-то перепало.
