В Бискайском заливе к нам подошел траулер, уже два месяца ведущий там поисковые работы: нас попросили захватить с собой письма на Родину. Был штиль, и траулеры пришвартовались друг к другу. В тот момент, когда суда начали расходиться, Пурш вдруг легко перемахнул с мостика на траулер, остающийся в океане.
— Отдайте кота! — заорал Коля. — Пурш, да ты что?..
— Не трогайте его, — сказал Петрович. — Пурш — морской кот. Ну что он будет делать на суше?..
С тех дней, о которых я рассказал, прошло пять лет.
Это были трудные и радостные пять лет. Где только не довелось побывать нам с Колей за минувшие годы! Океаны Атлантический, Индийский и Тихий; далекие острова, множество новых, незнакомых ранее иностранных портов… Чего мы только не повидали! Все это было, и все это останется в памяти навсегда.
И вот очередной рейс. Второй месяц мы цедим тралом воду, разыскивая косяки сардины. Мы уже пропеклись в лучах жаркого солнца и соскучились по дому, а впереди еще многие месяцы рейса. Об этом мы сообщаем в своих письмах домой: почту обещал забрать отправляющийся на Родину траулер «Терпуг». Ждем встречи с ним, ждем, с нетерпением поглядывая на горизонт.
— Иде-о-от! Ви-ижу-у! — послышался крик с верхнего мостика.
— Да вон же, и я вижу, — говорит мне Коля, щуря светлые, выцветшие на солнце глаза. — Во-он букашечка на горизонте шелохнулась.
Теперь и мои глаза улавливают какое-то движение на самой кромке океана.
Спешит траулер, вспарывает острым форштевнем воду. Мчат впереди несколько дельфинов, они, будто гонцы, плывут к нам, чтобы предупредить: «Эй, готовьте ваши письма! Сейчас мы их заберем!»
Все ближе траулер, все ближе. За его кормой вьется, то падая к воде, то взметаясь вверх, будто клочки бумаги, подхваченные ветром, чайки. И чайки, что прижились возле нашего траулера и сейчас, перед сном, покачиваются в волнах, тоже взлетают и летят навстречу «Терпугу». Наверно, им хочется все-все узнать у подлетающих птиц: какими новостями живет океан и куда направляется этот траулер?
Мелькает в воздухе бросательный конец.
Боцман Петрович переправляет на «Терпуг» мешок с нашими письмами, и капитан командует, чтобы отдали швартовые.
Большой рыжий кот вдруг перепрыгивает с «Терпуга» на верхний мостик нашего траулера. Никто этого и не замечает: парни на палубах судов смеются, желают счастливого возвращения в порт и удачной работы в океане. Прощай, «Терпуг»!
Солнце садится. На судне все стихает. Большая яркая луна поднимается над океаном. Она так велика и близка, что можно ясно разглядеть отпечатки чьих-то ладоней на ее поверхности. Чьи руки лепили и мяли этот холодный желтый шар?..
Неслышной тенью на корме показывается кот-перебежчик. Мы несколько минут разглядываем друг друга, и я улавливаю нечто знакомое в круглой, иссеченной шрамами морде кота, в его неторопливой, полной достоинства походке, спокойном взгляде широко расставленных зеленых глаз. Вот только правое ухо надкушено.
— Это ты, дружище? — неуверенно произношу я.
Кот подходит ближе, и я вижу на его шее медное, мутно посверкивающее кольцо, испещренное надписями. Неужели это Пурш?.. Протягиваю руку, пытаюсь погладить кота, но тот самолюбиво и сердито отталкивает ладонь головой: что он, какой-нибудь розовоносый котенок-молочник, чтобы его гладить?
— Ну, тогда катись, — говорю я. — Иди, иди.
Прислушавшись к моему голосу, кот вспрыгивает на край скамейки и начинает мыть мускулистой, когтистой лапой морду. Наклонившись, я разглядываю кольцо, верчу его вокруг шеи кота и читаю надписи. Ого, на каких только судах не побывал он: РТМ «Касатка», БМРТ «Арктур», «Пингвин», «Кайра», «Мерлуза»… Стоп, стоп. «Марлин»!.. Это название нашего траулера, самая первая надпись, появившаяся на медном кольце.
Уже уверенно я кладу ладонь на шишковатую, видимо, побитую в каком-то из штормов голову Пурша. Тот медлит, еще сопротивляется ласке, но и сомневается уже: а стоит ли от нее отказываться? Оглянувшись, не видит ли кто, как он тут раскис, кот неуклюже, неуверенно устраивается на моих коленях и слегка простуженным голосом заводит длинную песню, название которой — «Песни морских скитаний».
