Обещай мне эту ночь - [31]

— Все очень сложно, запутанно.

Она недоверчиво приподняла бровь. Значит, придется ей рассказать. Ему следовало бы догадаться. С ней всегда так — или все, или ничего.

— Можем мы по крайней мере поговорить об этом, когда согреемся и обсохнем? — спросил он.

Она снова приподняла бровь, что, очевидно, означало «нет». Проклятие! К счастью, в домике имелся камин и запас сухих дров. Слава Богу, потому что ему не удалось бы раздобыть и сухого листочка под таким затяжным ливнем. Джеймс вздохнул и начал искать кусочек кремня и трутницу. Несколько минут молчаливого поиска увенчались успехом, и он принялся разжигать огонь. Вскоре жаркое пламя весело полыхало в камине. Джеймс сбросил сюртук и жилет, когда занимался камином, а теперь начал расстегивать рубашку.

— Что ты делаешь? — вскрикнула Изабелла.

— А на что это похоже? Будь я проклят, если буду сидеть здесь в этой мокрой одежде. И будь я проклят, если позволю тебе оставаться в этом промокшем платье. Сними его! — Джеймс сел на пол и принялся стягивать сапоги.

— Что ты делаешь?

Он посмотрел на нее:

— Тебе помочь?

— Нет! Я… я не стану его снимать!

— Черта с два! — Джеймса ничуть не беспокоило, что рядом с ним леди. Последний рывок, и второй сапог отлетел в сторону. — Сейчас же сними эту мокрую одежду, или я сделаю это за тебя. — Он порылся в старом сундуке и вытащил несколько лоскутных одеял. Одно он бросил ей. — Можешь прикрыться этим.

Повернувшись к девушке спиной, он слышал, как мокрая одежда шлепалась на пол с чавкающим звуком. Потом наступила тишина.

О Боже всемогущий, она была обнаженной!

Джеймс оставался в своих мокрых брюках из соображений благопристойности — хотя о какой пристойности можно было вести речь в этой абсолютно неприличной ситуации, — но даже леденящая ткань не могла заглушить реакцию его тела при мысли, что обнаженная Изабелла находится всего в одном шаге от него.

Проклятие, проклятие и еще раз проклятие!

— Теперь можешь повернуться.

Так он и сделал. Иззи сидела спиной к огню, завернувшись в широкое одеяло. Видна была только голова. Даже пальчика на ноге нельзя было разглядеть. Вид ее ножки мог бы вывести его за грань, и он набросился бы на нее. Джеймс посмотрел на свои босые ноги, затем снова на девушку. Господи, до чего же она прекрасна!

Отблески пламени играли на ее ниспадавших на плечи светлых волосах, сверкавших, как отполированное золото. В теплом свете, распространявшемся от огня, лицо ее словно испускало божественное сияние, придавая ей сходство с мадонной эпохи Возрождения. Джеймс ощутил болезненный спазм в груди.

Он заставил себя вернуться к насущной проблеме.

— Я должен тебе объяснить, почему я сказал… то, что сказал. — Он не захотел повторять те обидные слова, зная, что ей неприятно их слышать. — Тут дело не в тебе. Только во мне.

Она рассмеялась:

— Весьма оригинально.

— Я совсем не хотел тебя обидеть, Иззи.

— Ты почерпнул это в какой-то книге?

— Я говорю тебе правду. Дело не в тебе. Я давно принял решение никогда не жениться.

— Это очень удобное решение, — произнесла Иззи с сарказмом.

Забавно, но тело его вовсе не находило это удобным, поскольку он не мог овладеть ею без женитьбы, хотя стоило только сдернуть одеяло, и она предстала бы перед ним нагой. Лучше об этом не думать, напомнил он себе. Ему необходимо объяснить Иззи, почему он не собирается — не может — на ней жениться. Она заслуживает того, чтобы знать правду.

Трудность состояла в том, что он сомневался, что сумеет рассказать ей эту правду. Как сможет он объяснить ей свои страхи, ей, выросшей в такой большой, любящей, полной семье? Она не знает, до чего может довести мужчину невозвратимая потеря, и он надеялся, что никогда не узнает. Но сам он знал. Слишком хорошо знал это и дал себе клятву никогда не подставлять себя под удар.

Потому что он знал, чем все это кончается. В глубине души Джеймс сознавал, что во всех отношениях он сын своего отца. Магистрат посчитал смерть его отца несчастным случаем, трагическим падением с лестницы. Но Джеймс знал, правду. Это не был несчастный случай. Отец хотел умереть, и не важно, как это выглядело для остальных, Джеймс был уверен, что отец нарочно бросился вниз с лестничной площадки, как если бы пустил себе пулю в лоб.

Однако Джеймс не мог рассказать ей об этом. Слишком долго он хранил в душе эту тайну. Кроме того, он не смог бы вынести, если бы она взглянула на него с жалостью или отвращением. Нужно было избрать другую тактику.

— Я никогда не женюсь, Изабелла, потому что это было бы несправедливо по отношению к моей жене.

Изабелла внимательно слушала.

— Единственная причина того, что дед терпел мое присутствие, заключалась в том, что я его чертов наследник, будущее проклятого рода Шеффилдов. Но как ты могла заключить из текста его завещания, он презирал меня. Презирал зато, что мой отец полюбил ирландку и женился на ней.

Джеймс вспомнил, какой красивой была его мать, как сильно она любила его отца.

— Ну что ж, я буду смеяться последним. Он считал, что кровь моей матери запятнала родовое имя? С моей смертью это имя вообще перестанет существовать. Ты меня понимаешь? У меня никогда, никогда не будет детей.