Обещание жить - [53]

Угрожающе задрожала земля, мрак окутал его, дохнула разогретым металлом и маслом, за шиворот посыпались комки; сколько это длилось, он не мог после припомнить, про одно вспоминал: думал в эти могущие стать предсмертными секунды не о матери, не об отце, не о сестренке — о Рае, ей говорил: «Прощай».

Поегозив и посчитав, что русский в окопе раздавлен, танкисты погнали дальше; небо распахнулось над окопом, полевой воздух ворвался в легкие. Полузадохнувшийся, Макеев нашел в себе силы встать на ноги и посмотреть на танк. Пожалел: была бы противотанковая, метнул бы наверняка вслед.

Танк поегозил еще на ячейке, на другой, затем повернул за траншею и здесь провалился в большую яму — ее вырыли для ротной землянки. Соорудить землянку не управились, а яма внушительная, глубокая, ловушкой оказалась. Танк взревывал мотором, молотил гусеницами, вонял газом, но выбраться не мог. Безостановочно и вслепую палил из пулемета. Но, видимо, кончились боеприпасы, и танк умолк. К нему стали подбираться солдаты. Филипп Ткачук вспрыгнул на крыло, набросил плащ-палатку на смотровую щель — ослепил экипаж.

Машину окружили, стучали прикладами о броню:

— Эй, фрицюганы, вылазь!

— Сдавайся, так твою разэтак, откатался!

— Открывайте люк, господа фашисты, не то подожжем, зажарим в мышеловке!

— Чего по-русски шпарите? Им надо по-немецки: битте, дритте!

— Ничего, поймут, ежели вдарить прямой наводкой!

— Не, поджечь забористей!

Ротный кричал, требовал разойтись по окопам, с танком справятся без них. Внезапно в машине вроде бы хлопнули пистолетные выстрелы. Все притихли. Друщенков и Ткачук кое-как приподняли люк, заглянули. Помявшись, Друщенков полез в танк. Минутой позже высунулся из люка, поскучневший:

— Братцы, все трое пострелялись. Либо один всех, либо по очереди. В висок. Из парабеллума…

Друщенков торжественно дарил старшине добытый в танке парабеллум, солдаты разбредались по ячейкам.

Макеев прислушивался: пальба утихала. Немцы отступили, кто уцелел. Атака выдохлась, захлебнулась. Мы выстояли. Значит, победа. Угостившись до смерти, немцы вряд ли снова сюда полезут.

13

Макеев ошибся.

Немцы дали час передышки. В начале его по обороне прошелся командир полка в сопровождении комбата и полковых офицеров. Полковник поглядел на Макеева, как будто не видя его, Ротному сказал:

— Расчищайте траншею, ячейки, ройте разветвленные ходы сообщения.

— Так точно, товарищ полковник! — ответил комбат за Ротного. Тот надменно выпрямился, раздул ноздри.

За оборонительные работы, однако, не принялись. Полевые кухни подвезли перепревший обед. Всеобщее оживление. Стук котелков, кружек и ложек. Ткачук жадно, с чавканьем ел загустевший перловый суп, Евстафьев, расправляя мизинцем кончики усов, вещал:

— Непотребство — жрачкой заслонять белый свет. И вообще, друг Пилипп, суетимся мы, суетимся, а кто провидит, сколь ему отмерено жить, где его смертный час. Можа, написано на роду сто лет, а можа, сто минут. Потому надобно думать…

— О боге? — перебил Ткачук с набитым ртом. — Нет, о душе.

Правильно, старикан Евстафьев, я с тобой согласен. Хотя мне как командиру надо думать и еще кое о чем: обеспечить взвод патронами и гранатами, организовать саперные работы. К душе это прямого отношения не имеет.

Макеев хлебал из одного с Друщенковым котелка. Сержант деликатничал: загребал своей ложкой лишь после того, как взводный опустит свою в котелок; если он медлил, то и Друщенков медлил, не лез без очереди; накануне обеда отделенный вновь приложился к фляге, аппетит у него разыгрался, но субординацию он блюл. Фуки перед едой тоже тяпнул — трофейные приобретения, — Макееву не предложил, сказав:

— Безнравственно молодежь спаивать, так ведь? Один хлебану…

— Хлебай на здоровье, — сказал Макеев.

— А что? Будем здоровы! И чтоб девчата наши были здоровы, так ведь? Вот, Сашка, называется наведались вечерочком. До вечерочка не так уж много времени…

Макеев досадливо оборвал его:

— Хватит. Хлебай без речей.

Оглядевшись, нет ли поблизости Ротного, Фуки осушил складной пластмассовый стаканчик, понюхал рукав. Глазки его еще больше замасленились, физия раскраснелась. Легкодумное ты все-таки существо, Илька Фуки.

Отобедали, приволокли с пункта боепитания цинковые ящики с патронами, ручные и противотанковые гранаты. Наспех, небрежно почистили оружие. Ротный подгонял: совершенствуйте позиции. Совершенствуйте — словцо-то какое! Как попало в лексикон старшего лейтенанта, откуда он его выкопал? А ниоткуда. Словцо из армейского обихода. Совершенствовать позиции — нормальное выражение, не придирайся, лейтенант.

Макеев примерился, что нужно бы подправить в порушенной обороне. Проскрипел «ванюша», шесть мин рванули на скате, позади траншеи. Что это, как понять? Отвечая на безмолвный вопрос Макеева, начали рваться снаряды и мины тут и там — плотность огня была, пожалуй, большей, чем перед той атакой. Артподготовка — вот что это, так и понимай. Ишь как лупцуют, носа из окопа не высунешь.

Высотка ходила ходуном. Взрывы выедали ее, и так уже выеденную. Глыбы земли взметались и опадали. Черным дымом заволокло поле, подлесок, склон, опоясанный траншеей. Над окопами то и дело посвистывали осколки. Множество осколков, но достаточно и одного, чтобы отправить тебя в потусторонний мир. В кустах перед траншеей, где саперы ставили противотанковые мины, запричитали раненые.