Объект Стив - [16]

— Нет.

— Вдохновляющий текст.

— В моей книге не было ничего про Венделла, — ответил я. — Про тебя, кстати, тоже.

— Я еще не заработал канонизацию. Я сейчас только на средней ступени осознания континуума. Меня еще не воспитывали огнем. Но я все равно записываю. Я хочу, чтобы мое Житие стало стилистической инновацией. Как и моя работа на киноэкране.

— Извини, — сказал я. — Я ничего не знаю про твою работу.

— Все ты знаешь, — ответил Трубайт.

— Не думаю.

— Да ты миллион раз меня видел. Наркоман, угонщик-наркоман, сын коррумпированного сенатора, тоже наркоман. Я играл их всех. «Что это за парень? — думал ты. — Отлично играет». Так вот, я и есть этот парень. И я отлично играю. Я, в рот долбать, специалист.

— Я в кино почти не хожу, — ответил я.

— Ага, ты небось читал каждый вечер, пока не ослепнешь.

— Именно.

— Псих долбаный.

— Ты о чем?

— Думаешь, они хотят, чтоб им напоминали?

Дорога вильнула в сторону.

— Это столовая, — сказал Трубайт, кивнув на дощатый сарай размером с деревенскую церковь. — А телки спят вон в том крыле.

— Я и не знал, что они тут есть.

— Ну да, тут в основном мужики, Вообще раньше тут одни мужики и жили. Из-за общества, которым правят телки, ну и все такое. Но у Генриха случилось прозрение, и теперь сделали исключение. Кстати, вон его берлога, справа.

Недалеко от столовой стоял еще один домик, у него даже крыльцо было.

— Кто это все построил?

— Прочти «Догматы». Вон там у нас коровник. У нас есть стадо дойных коров. Там Нэпертон заправляет. Мы делаем охренительно вкусную натуральную сырную пасту. Продаем ее в городе. Ты никогда не совал руку в рот новорожденного теленка? Потрясающе. Чувственно. Даже эротично. Но никакой грязи. Вообще никакой. А вон там, если по тропинке наверх, там — хижина воспитания. Я бы сейчас об этом не беспокоился. Твое время еще придет. Мы все очень заинтересованы в этом проекте.

— Каком проекте?

— Извини, это все мое предыдущее «я».

— Что-то я не вижу забора, — сказал я. — Где забор?

— Какой забор?

— Ну, ты же был у ворот прошлой ночью. С замком возился.

— Ага, был. Я на прошлой неделе записался на дежурства у ворот. Епитимья такая, наверное. Я не набожный, просто свинья гребаная.

— Так, — сказал я, — если есть замок и ворота, значит, должен быть забор — и где он?

— Да почему забор-то должен быть? Мы ж не преступники.

— Но ворота есть.

— А вот ворота должны быть. Иначе как внутрь заходить?

Внизу открылась дверь столовой. Люди пошли через лужайку к крыльцу Генриха. Мы вприпрыжку спустились по холму и догнали Олда Голда. Рядом с ним женщина о чем-то оживленно спорила с подростком: одинаково выпиравшие нос и челюсть выдавали в них мать с сыном. Люди стекались к крыльцу со всех концов поселения, некоторые хромали, некоторых скрутило довольно сильно. Неудачники, казалось, специализировались на деформированных костях и пустых взглядах. Они вытаскивали на траву соломенные маты или просто присаживались на корточки, перебирали мох, дергали головы одуванчикам и бормотали что-то небесам. Мужчина в котелке массировал шею девушке в кресле-каталке. Девушка была полной, но очень красивой, с копной крашеных хной волос. Человек поймал мой взгляд и приподнял котелок. Я увидел красное пятно у него на щеке.

— Дитц, — позвал я его.

Он мрачно посмотрел на меня.

— Дитц, ты помнишь свое сообщение?

— Кто это? — спросила девушка.

— Люди, — сказал Дитц. — Люди, которым нужно выдохнуть.

— Как там хуястеры? — спросил я.

— Остынь, — сказал Трубайт, подтолкнув меня к травяному пятачку.

Дверь открылась, и на крыльце появился мужчина в охотничьем жилете.

— Нэпертон, — прошептал я.

— Ты и его знаешь?

— Скорее, он меня.

Нэйпертон ударил в планшет, как в бубен, и посмотрел на небо.

— Доброе утро, утро! — сказал он.

— Добрый день! — отозвались люди. Они говорили в один голос, будто бы лихорадочно пели. Слышались, конечно, признаки неповиновения или просто усталости, но большинство голосов звучали радостно, почти экстатично, безумно.

— Вечер где-то рядом! — воскликнул Нэйпертон.

— Доброе утро, вечер!

— Перед нами прошлое!

— Мы идем, прошлое!

— Будущее прошло!

— Прощай, будущее!

— Сейчас есть…

— Сейчас!

— Сейчас есть…

— Сейчас!

— Я есть…

— Я!

— Я есть…

— Я!

— А кто вы? — вопрошал Нэпертон, указывая на толпу.

— Аз есмь я. Я есмь аз!

Олд Голд начал биться головой об землю, дергаясь в экстатическом трансе. Он размахивал руками во все стороны и завывал, как баньши. Некоторые хлопали в такт его спазмам и воплям. Сложно сказать, поощрялось ли такое. Еще кто-то закатывал глаза и скулил. Дитц оценивающе смотрел на все это из-под своего котелка с выражением крайней скуки. Зачарованный Трубайт покачивался рядом. Олд Голд оступился и упал на траву — у него на губах солнечно поблескивала слюна.

— Аз есмь я, — бормотал он. — Я есть я. Я е я. Е я я. Я есть я есть я.

— Молодцы! — раздался чей-то голос.

У перил возникла новая фигура. Человек с вьющимися серебряными волосами и крепкими руками деревенского жителя. На нем были рабочие брюки и грязная белая рубашка. Этот человек был похож на учителя математики со Среднего Запада, профессора, который все свободное время копается в саду. Я сразу понял, что это Генрих. От него толчками исходило какое-то высшее спокойствие — мягкое, равномерное, харизма приглушенного шума.