Объект «Кузьминки» - [12]

Я еще раз убеждаюсь в правильности сделанных наблюдений, когда достаю из своих карманов аккуратно сложенные пополам и вчетверо десятки и полтинники, почти незаметно всунутые мне во время утреннего обхода армянками и грузинками, торгующими на нашем посту фруктами и цветами без всякого на то разрешения местной администрации и официальных городских властей.

Я складываю деньги в один карман и с привычной гражданской горечью наблюдаю, как Роскошный отгоняет злобную подмосковную бабульку, не пожелавшую дать ему тридцатник (средняя такса) за возможность постоять до обеда (но только до обеда!) на выгодном и “проходном” месте напротив стоянки автобусов и выхода из метро.

“Да, – думаю я, – умеем мы гнобить и опускать собственный народ”. Впрочем, Роскошному не привыкать, он ведь – если верить его родословной – из казаков. Это его предки столетиями усмиряли крестьянские восстания и мятежи, давили лошадями мирные демонстрации и хлестали нагайками возмущенный российский пролетариат. Может быть, поэтому в нашем служебном тандеме выбиванием денежных средств и целенаправленным осуществлением репрессий занимается в основном Сережа Роскошный. Я же только собираю причитающееся нам с Роскошным жалкое низкобюджетное “бабло” с уже покорившихся и вошедших с нами в преступный сговор малых восточных народов.

Подмосковная бабка, скорбно и зло покачивая парой охапок выращенных на собственном огороде тюльпанов, тяжело спускается в подземный переход, наивно рассчитывая там договориться на меньшую сумму с наглыми и беспринципными метрополитеновскими ментами.

– Не любишь ты, Сережа, своих одноплеменников.

– Да с какого ляда мне их любить-то?! Она деревенская – я городской, я охранник – она барыга….

– Я где-то слышал, что у подавляющего большинства теперешних москвичей прабабушки и прадедушки были сельскими жителями. Страна-то совсем недавно аграрной была.

– Да хрен бы на нее, на страну-то! Я тоже где-то слышал, что Париж – это не совсем Франция, а Нью-Йорк – не совсем Америка. Ты километров пятьдесят от Москвы отъедь и нажрись там у них на дискотеке. Никакое крестьянское происхождение не поможет: отмудохают, как кота пластмассового. И про серийный номер не спросят! Они столичных жителей жопой чуют, всей деревней ловят, а потом буцкают… Так что подход у меня к ним один: платишь – работаешь, не платишь – на хер идешь, я здесь решаю – кто, где и когда торговать будет, а они пусть у себя в коровниках командуют и в свинарниках права качают.

– Согласен. Но все равно, жестокосерд ты, Сергун.

– Будь я добрее, на какие шиши мы бы девок сегодня вечером поить стали? Не подскажешь?

– Каких девок?

– Ленка-хохлушка, что на втором посту очками торгует, обещала с подружками познакомить. Землячки ее – “незалежницы”…

Я как-то сразу повеселел.

– Когда, сегодня? Это хорошо, а то у меня стрела с Дебаркадером на завтра забита…

– Одно другому не мешает! Личной жизни, как и хорошего человека, должно быть много, – резюмирует Роскошный и, демонстративно похлопав себя по оттопыренному животу, грозно, как Илья Муромец на картине Васнецова (с таким же объемом талии, но с резиновой дубинкой вместо булавы), из-под вскинутой руки озирает подотчетные ему горизонты; я же, в свою очередь, ретируюсь к овощной палатке, где работает единственная продавщица (к сожалению, уже в возрасте), которая посещала в свое время московский театр Ленинского Комсомола и два раза была на “Таганке”. Просто так… без всякой задней мысли, предаться чистой ностальгии по минувшим временам и поговорить об упадке современного драматического искусства.

6

Рязанский и Волгоградский проспекты – две крупные дорожные артерии, соединяющие юго-восток столицы с ее центром. В часы пик они закупориваются словно фаллопиевы трубы незадачливой профурсетки, сделавшей по глупости и малолетству неудачный, с тяжелыми клиническими последствиями, подпольный аборт.

Пронизанные солнечным светом тонкие облака сияют над забитой автомобильным транспортом и изнывающей от влажной летней жары загазованной Волгоградкой. Морщась на ярком солнце, Роскошный восседает на маленьком и неудобном ящике из-под бутылочной пепси-колы в непосредственной близости от пышущей бензиновыми парами и выхлопными газами вереницы машин. Если учесть тот факт, что мы, по мнению нашего начальства, в течение суток на посту сидеть вообще не должны, то, можно сказать, Роскошный открыто попирает должностную инструкцию, “хулиганит” дисциплину и откровенно, как принято выражаться в армейских подразделениях, забивает на службу болт.

Роскошный сидит слегка покачиваясь, прислонившись спиной к шаткой конструкции переносной газетной стойки. Сердобольная продавщица газет (мать-одиночка из Саратова) постоянно подсовывает ему что-нибудь из желтой прессы и ловит кайф от его уникальной способности комментировать низкопробные заметки и наиглупейшие статьи, заполонившие в последнее время почти все газеты и журналы, продаваемые на улицах нашего города.

– Так, епте, читаем: “пять минут активного флирта заменяют целый час глубокого расслабляющего сна”. Интересно, как они это вычислили? Какими такими приборами глубину сна измерили? Или вот: “по мнению западноевропейских ученых, оптимисты живут в среднем на семь лет дольше, чем пессимисты”. – Роскошный поднимает на мать-одиночку разгневанный взор, делает небольшую, но знаменательную паузу и резко продолжает дальше: