Об ораторе - [62]
Расположение (307–332)
Итак, я возвращаюсь теперь к тому, Катул, за что ты меня перед этим хвалил[440]: к порядку и расположению предметов и к расположению источников доказательств. Для этого имеется двоякий способ; один зависит от характера дел, другой привносится по расчету и соображению ораторов. А именно: сначала сделать вступление, затем объяснить дело, потом доказать его правоту, укрепляя наши доводы и опровергая противные, и закончить заключением и концовкой, — все это определяется самой природой красноречия. (308) Но как установить то, что надо сказать для осведомления и доказательства, и каким образом все это расположить — это, конечно, зависит всецело от соображения оратора. Ведь в голову приходит много доказательств, много таких доводов, какие кажутся полезными; но частью они бывают настолько незначительны, что ими можно пренебречь, а частью они хоть и полезны, но содержат какое–нибудь слабое место, и вся их польза не стоит возможного вреда. (309) Если же имеются и полезные, и основательные доводы, однако, как это часто бывает, их уж очень много, то самые незначительные из них или однородные с доводами более вескими следует, я полагаю, отделять и устранять из речи. Я, по крайней мере, при подборе доказательств для моих дел приучился не столько их подсчитывать, сколько взвешивать.
77. (310) Я уже не раз говорил, что мы склоняем людей к нашему мнению тремя путями — или убеждая их, или привлекая, или возбуждая; но из этих трех путей лишь один должен быть на виду: пусть кажется, что мы стремимся только к убеждению; остальные же два наши средства, подобно крови в жилах, должны струиться по всему составу речей. Ибо и вступления, и остальные разделы речи, о которых мы скажем немного позже, должны быть направлены целиком на то, чтобы воздействовать на наших слушателей. (311) Однако не только во вступлениях и концовках самое удобное место для тех разделов речи, которые ничего не доказывают доводами, но очень многого достигают путем убеждения и возбуждения: часто для того, чтобы воздействовать на чувства слушателей, бывает полезно также делать отступления от того, что ты предлагаешь и к чему ведешь. (312) Такие отступления для возбуждения чувств часто бывают уместны или после изложения и объяснения дела, или после укрепления наших доказательств, или после опровержения противных, или и там, и там, или, наконец, в любом месте, если материала много и дело того заслуживает; и как раз такие дела, какие дают больше всего поводов для отступления, позволяющих разжигать или обуздывать слушателей, всегда бывают самыми достойными и выгодными для ораторского распространения и украшения.
(313) Порицаю я и тех, кто при расположении помещает на первое место доводы наименее сильные; а также считаю и всегда ошибкой брать себе несколько защитников[441] да еще заставлять выступать первым из них того, кого считают самым слабым. Ибо требуется как можно скорей утолить ожидание слушателей; если же этого не сделать в самом начале, то придется положить на это гораздо больше труда в дальнейшем; и горе тому делу, о котором сразу, с первых же слов, не составится выгодного мнения. (314) Поэтому как и лучшему из ораторов, так и сильнейшему из доводов речи надо быть на первом месте; однако и в том, и в другом случае следует приберечь веские доводы и для заключения, а доводы средней силы (о слабых даже не говорю: им здесь и вовсе не место) смешать и согнать в середину.
(315) И только после того, как все это учтено, я начинаю, наконец, обдумывать, каким воспользоваться мне вступлением; ибо если я пытаюсь сочинить его заранее, мне не приходит в голову ничего, кроме либо ничтожного, либо вздорного, либо дешевого, либо пошлого. 78. А между тем вступительные слова всегда должны быть не только отделанными, острыми, содержательными и складными, но кроме того и соответствующими предмету. Ведь первое–то понятие о речи и расположение к ней достигаются именно ее началом, и поэтому оно должно сразу привлечь и приманить слушающего. (316) Тут я всегда удивляюсь одному оратору — не из тех, конечно, кто вообще об этом не заботится, но человеку исключительно речистому и образованному: Филиппу. Филипп обычно так приступает к речи, точно не знает, с какого бы слова ему начать, и объясняет, что привык вступать в бой только тогда, когда разомнет себе руку. Он не замечает, что даже те, от кого он и берет свое сравнение, для того поначалу лишь слегка играют копьями, чтобы этим и соблюсти как можно большее изящество и приберечь свои силы. (317) Никто не говорит, что приступ к речи должен быть непременно страстным и задорным; но если даже в гладиаторской битве не на жизнь, а на смерть, где все решает меч, все–таки до окончательной схватки многое делается не для нанесения ран, а только для виду, то насколько же это важнее в речи, от которой требуют не столько силы, сколько увлекательности! Да и во всей природе нет ничего, что развилось бы и развернулось внезапно целиком и во всей полноте: все, что возникает и что совершается стремительно и бурно, сама природа подготовляет более спокойным началом. (318) К тому же вступление к речи следует заимствовать не откуда–нибудь извне, но брать его из самого нутра дела. Поэтому, только тщательно обдумав и рассмотрев все дело в целом, только подыскав и подготовив все источники доказательств, можно подумать и о том, какое начало следует применить. (319) Сделать это будет легко: ведь брать придется из того, что в изобилии найдется либо в доказательствах, либо в тех отступлениях, к которым, я сказал, часто надо бывает прибегать. Только такие вступления и будут полезны, которые почерпнуты из самых глубин защиты: они–то и окажутся не только не пошлыми или пригодными для любых дел, но прямо–таки расцветшими из недр обсуждаемого дела.
Дилогия «О старости» и «О дружбе» и три книги «Об обязанностях» Цицерона – развернутая программа создания мудрого государства, сопоставимая с «Государством» Платона. Цицерон всегда был реалистичен в своих рассуждениях, при этом приводил множество примеров, трогающих душу каждого римлянина. Умение переходить от философских обобщений к историческим урокам, доброжелательный тон, остроумие и драматизм, опыт решения конфликтов и анализ сложных ситуаций делают наследие Цицерона востребованным и в наши дни.
«Тускуланские беседы» – философский труд древнеримского оратора и философа Марка Туллия Цицерона об этике. Трактат посвящен Марку Бруту и включает пять книг, написанных в форме воображаемых диалогов между учителем и учеником. Благодаря ораторскому дару выходец из простой семьи Марк Туллий Цицерон стал знаменитым философом, политическим деятелем и играл ключевую роль в политической жизни Рима. После себя он оставил большое литературное наследие. «Тускуланские беседы» считаются одним «из самых прекрасных и влиятельных» произведений.
В этот сборник вошло большинство из чисто философских (без примеси политики) трактатов Цицерона, тексты которых, по счастью для нас, сохранились целиком или с совсем небольшими пропусками. Написанные в традиционной для Античности форме диалогов или собраний писем (условным «адресатом» которых в данном случае является сын Цицерона Марк), они в полной мере выражают несгибаемые, почти пуританские морально-этические принципы автора — первого в плеяде великих гениев римской стоической традиции, продолжившей и во многом изменившей стоицизм греческий.
Марк Туллий Цицерон – блестящий оратор и политик, современник Гая Юлия Цезаря, заставший крах республиканских институтов Рима. Философия и риторика в его понимании были неразрывно связаны – философия объясняла, почему гражданин должен быть добродетельным, а риторика показывала, что даже один гражданин может стать убедительным для всех сограждан. В новую книгу серии «Популярная философия с иллюстрациями» вошли отрывки из риторических трудов Цицерона, показывающие, какими качествами должен обладать оратор, а также фрагменты из политических сочинений, в которых раскрывается природа государства и законов.
Марк Туллий Цицерон (106—43 гг. до н. э.) был выдающимся политическим деятелем, философом и теоретиком ораторского искусства, но прежде всего он был оратором, чьи знаменитые речи являются вершиной римской художественной прозы. Кроме речей, в настоящий том «Библиотеки античной литературы» входят три трактата Цицерона, облеченные в форму непринужденных диалогов и по мастерству не уступающие его речам.
Книга римского мифографа Гигина - одна из немногих сохранившихся попыток древних ученых полно и систематично изложить греческие мифы. Написанная по-латински книга Гигина является переводом и переработкой сочинения неизвестного греческого эрудита, работавшего в век Антонинов, в эпоху возрождения греческой культуры и образованности. Издание сопровождается подробными комментариями и обстоятельным предисловием. .
«Мифологическая библиотека» – произведение в 3-х томах, представляющее собой большое собрание традиционной греческой мифологии и героических легенд. «Библиотека» на сегодняшний день является одним из важнейших источников по греческой мифологии. Сохранилась только часть данного произведения, но не в оригинале, а в списке.Автор «Библиотеки» – неизвестный древнегреческий писатель Аполлодор, ошибочно отождествлявшийся с Аполлодором Афинским. Детальный анализ текста показал, что данный Аполлодор (имя, распространённое в Древней Греции) не мог быть известным грамматиком Аполлодором Афинским, в частности, потому, что в тексте цитируется римский автор Кастор Родосский, современник Цицерона.
Роман неизвестного греческого автора «История Аполлония, царя Тирского» (иначе «Повесть об Аполлонии Тирском»), дошедший до нас в латинском переводе, — одно из немногих сохранившихся произведений античной художественной прозы, ориентированных на массового читателя: с занимательным сюжетом, невероятными приключениями, напряженной интригой.В приложении представлены сделанные в IX веке константинопольским патриархом Фотием краткие пересказы двух других образцов этого жанра: романов Ямвлиха «Вавилонская повесть» («Вавилоника») и Антония Диогена «Удивительные приключения по ту сторону Фулы», утерянных в Средние Века.
Роман византийского писателя XI века повествует о любви и приключениях юных эллинов в дохристианскую эпоху и проникнут любовным томлением и преклонением перед силой Эрота.
Сочинение римского писателя Авла Геллия (II в.) «Аттические ночи» — одно из самых крупных известных нам произведений древней римской литературы — представляет собой собрание небольших разнородных по тематике очерков, отличающееся поистине энциклопедическим охватом сведений о различных сторонах жизни и науки своего времени. Автор затрагивает вопросы литературы и грамматики, риторики и философии, юриспруденции и истории, физики и математики, естествознания и медицины. Умело используя широко распространенный в его время принцип сочетания поучения с развлечением, Авл Геллий — весьма взыскательный стилист — может одинаково интересно и изящно преподносить читателю как рассказы о различных диковинных вещах, так и весьма специфические вещи — такие, как проблемы греческой и римской фонетики или тонкости толкования римского права.Труд Авла Геллия — не только увлекательное и полезное чтение, погружающее современного читателя в самые разнообразные сферы античной культуры, но и ценнейший исторический источник: «Аттические ночи» содержат извлечения более чем из 250 древних авторов, в том числе огромное количество цитат из недошедших до нас памятников античной литературы более раннего периода.Данное издание — первый полный современный русский перевод сочинения Авла Геллия — снабжено обширными комментариями и рассчитано как на специалистов, так и на широкий круг читателей, испытывающих интерес к античной истории и культуре.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.