Оазис - [43]

— Конечно, долго, — отозвалась вместо нас Вика, — это у неё со старшими разговор короткий, а лоли она жалеет.

— Кого жалеет? — не поняла я.

— Лоли, — пояснила Алла. — Так называют девочек-подростков. Жаргон. От слова Лолита.

На этот раз я хотела поинтересоваться кто такая Лолита, но Яринку беспокоили более насущные вопросы.

— Скажите, всё, что говорила Ирэн — правда? — спросила она с жалкой надеждой в голосе.

Девушки переглянулись.

— Смотря что она вам говорила, — наконец отозвалась Вика. — Хотя не в привычках Ирэн врать, она любит сразу начистоту. И правильно.

— Она говорила, что Оазис — это самое лучшее, что могло с нами случиться.

— А вы этого ещё сами не поняли? — очень искренне удивилась Вика. — Вроде вам обеим есть с чем сравнивать?

— Ой, да с чем им сравнивать? — отмахнулась Алла. — С приютом, что ли? Там ещё не всё так плохо, как после него.

— А ты тоже приютская? — удивилась я.

— А то! — старшая усмехнулась. — Сюда в основном сироты и попадают, те, кого искать никто не будет. И для нас это действительно лучший вариант.

Мы с Яринкой уныло переглянулись. Приют, конечно, не был самым приятным местом на земле, там многого недоставало для счастья, многое было под запретом, многое раздражало и угнетало. Но я бы сейчас, не задумываясь, поменяла этот уютный домик под сенью пальм на казённый корпус приюта, просторную зелёную комнату — на тесный дортуар, пляж за окном — на мой сосновый лес.

Алла по очереди посмотрела на наши грустные лица и решительно сказала, плеская себе ещё шампанского.

— Слушайте меня, мелкие, уж не поленюсь, расскажу ради такого дела свою историю.

Мы вежливо изобразили внимание, а Вика и Ася, наоборот, возвели глаза к потолку, словно эту историю им доводилось слышать уже не раз.

— Как я уже сказала, приютские мы, — начала Алла, парой глотков осушив свой бокал. — Я своих родителей и не знала никогда, всё как обычно — внебрачный ребёнок, их — в колонию-поселение, меня — в дом малютки. До двенадцати лет жила спокойно, потом нас посвятили в невесты, и тут началось. Как видите, природа меня одарила.

Алла поставила бокал на стол и двумя руками приподняла внушительные груди. Покачала вверх-вниз.

— Видали? Пятый размер, всё натуральное. А расти начали ещё лет в одиннадцать. Так что была я самой востребованной юной невестой в нашей группе. Тогда меня, дуру, это безумно радовало. И согласилась выйти замуж очень быстро. Жених, конечно, в возрасте был, но я думала, что так даже лучше выйдет, буду ему и за жену, и за дочку, баловать станет. Идиотка. Хотя сначала баловал. В приют приезжал, подарки привозил, помолвку устроил. Сейчас-то понимаю, что делал он это, лишь бы рыбка с крючка не сорвалась. А тогда радовалась, считала — вот она, любовь. Ну, исполнилось мне четырнадцать лет, забрал меня женишок, поехали расписываться. Тут я впервые и поняла, что не всё хорошо. Свадьбы-то не было. Пожалел он денег на свадьбу, даже в ресторан меня не сводил и не подарил ничего. Вместо этого сразу из ЗАГСа домой привёз и в постель потащил, даже ночи не дождался, как положено. Я избавлю ваши юные неокрепшие умы от подробностей, скажу лишь, что того, чем меня муженёк заставлял заниматься, я здесь ни разу не делала. Сейчас-то понимаю, что все эти разведенцы-перестарки затем и женятся второй раз на сиротах, чтобы все свои больные фантазии осуществить, жаловаться-то девочкам из приюта некому и идти некуда.

Алла замолчала, глядя в одну точку, потом со вздохом взяла со стола бутылку, вылила в свой бокал остатки шампанского.

— Три года я так мучилась. Пока старый хрен на работе, я квартиру вылизываю, ужин готовлю, он ведь что попало не ел, ему такое подавай, чтобы как в ресторане, и сервировка соответствующая. Ко всему придирался, урод. Спасибо, хоть кулаками не бил, боялся, наверное, что с синяками жаловаться пойду. Хотя кому жаловаться? Полиция таких дел не принимает, там считают — раз мужик бьёт, значит, заслужила. А если и примут? Ну, заплатит он штраф, так потом мне ещё хуже будет. Он меня за волосы таскал обычно: схватит, уронит на пол и волочит по всей квартире. Боль адская, а следов никаких.

Алла потрогала свои тёмные с белыми «пёрышками» пряди, достающие до плеч.

— Это уже здесь я их в порядок привела, а то смотреть жалко было. Три волосинки, и те выпадают. Так вот — а через три года такой жизни старого хрена инсульт разбил, да так, что он слёг и больше уже не поднимался. Тут же его взрослые дети прибежали и, пока отец ещё мог руками двигать, заставили заявление на развод подписать, чтобы убрать меня, как наследницу. У нас ведь только желания мужчины достаточно, женщину не спрашивают. И отправилась я на производство. Ася, дорогуша, у нас есть ещё шампусик? Что-то мне от таких воспоминаний напиться захотелось.

— Тебе же на работу вечером? — не двинулась с места Ася.

— Милая, — голос Аллы неуловимо изменился, стал властным. — Поживи с моё, а потом учи, как надо работать. Я, если хочешь знать, с шампусика лишь веселее буду, хоть три бутылки опрокину. Гостям нравится.

Ася пожала плечами и направилась к кухонному шкафчику, а Алла продолжала.

— Сначала-то я радовалась до усрачки, что от муженька избавилась: всё, что угодно, мне лучше казалось, чем жить с ним, не могла уже терпеть. Да, в принципе, оно всё и было лучше. Самые чёрные мои годы — замужем. А на производстве… производство. Комната в общаге на восемь человек, кровати двухъярусные, работа по четырнадцать часов, один выходной, и то пойти некуда. Меня отправили в крошечный городок, захолустье, кроме пары магазинов да нашего завода, там ничего и не было. Так называемой зарплаты еле хватало на еду да кое-какую одежду. Но одежду мы почти не покупали, ходить всё равно некуда, а рабочую, для цеха, выдавали. Так вот и ещё два года моей жизни улетело. Пустая это была жизнь, тяжёлая, но я всё равно радовалась, что меня за волосы больше никто не таскает да по ночам не терзает. Просто заново родилась. Так бы, наверное, там и состарилась, как это обычно бывает. Но спасли меня они же, кормилицы.