"О" - значит опустошенный - [11]

Вилльям взял билет на первый рейс домой.

- А как насчет Рози?

- Она останется до конца недели, как планировалось. Я уверен, она рада его сплавить и думаю, что остальные тоже чувствуют облегчение. Они собираются научить Рози играть в бридж, чем Вилльям все равно никогда не интересовался. Он прилетает в пять, и как только я его встречу, он начнет мной помыкать. Он утверждает, что едва может нагнуться, чтобы завязать шнурки.

- В пять? Замечательно. Через полчаса?

Генри выпрямился.

- Который сейчас час? Не может быть так поздно.

- Четыре тридцать пять на моих часах.

Генри произнес слово, которое так ему не подходило, что я рассмеялась.

- Я могу его встретить, - сказала я, поднимаясь. - Это даст тебе шанс закончить дела и принять душ.

- Мне неудобно просить тебя об этом в самый час пик. Я поеду как есть. От меня не так уж плохо пахнет.

Он обмахнулся футболкой, свел глаза и зажал нос.

- Аэропорт в двадцати минутах. Ничего особенного. Можешь налить мне стакан шардонне, когда вернусь.

- У меня есть идея получше. Я угощу вас обоих ужином в « У Эмили на пляже», если только Вилльям сможет сидеть так долго.

- Договорились.

* * *

Строительство аэропорта Санта-Терезы началось в 1940 году, и терминал открылся с шестью выходами на посадку, которые обслуживали две национальные авиалинии и три «кукурузника». Маленькое здание было выдержано в обычном испанском стиле — оштукатуренные стены, красная черепичная крыша и вспышка ярко-красной бугенвиллеи, живописно драпирующей вход. На посадку и после прибытия шли пешком, по длинной лестнице. Багаж получали снаружи, под навесом.

Я въехала на стоянку в 4.59, как раз когда прибывший самолет ехал по дорожке к выходу № 4. Это был маленький, скромный, без излишеств, самолетик, где лучшее, на что можно надеяться в плане еды и питья — коробочка с двумя пластинками жевательной резинки.

Стюардесса предложит жвачку в плетеной корзиночке, и ты можешь угощаться до тех пор, пока берешь только одну.

Я не особенно спешила, думая, что Вилльям выйдет из самолета одним из последних, страдая от своего болезненного, возможно, опасного для жизни, состояния.

Прошла через стеклянные двери в маленький дворик и заняла место у невысокой стенки, наблюдая, как служащий в форме толкал к самолету кресло на колесиках.

Мотор выключился. Подали трап. После небольшой задержки дверь открылась и появился Вилльям, с тростью, висевшей на локте. Ветер взъерошил его белые волосы и трепал полы пиджака. За ним следовала стюардесса, нежно поддержав его под локоток, когда он начал спускаться по трапу. Вилльям не шлепнул ее по руке, но был явно обижен ее жестом и рывком освободил руку. Он был прилично одет для путешествия, в тот же самый темный костюм-тройку, который носил на похороны и в гости. Он не спешил, спускаясь по лестнице как маленький ребенок, одна нога на ступеньку, потом другая, прежде, чем сделать следующий шаг.

Остальные пассажиры сгрудились у двери, пытаясь понять, что вызвало задержку. Вилльям не торопился. Это был элегантный джентльмен, с такой же стройной фигурой, как у Генри.

Он спустился, повернулся и стал ждать у подножия трапа, опираясь на трость, пока остальные пассажиры проходили мимо, бросая на него косые взгляды.

Вышел пилот, неся большую красную парусиновую сумку, с сетками по бокам. За ним появился второй пилот, с черным чемоданом на колесиках, принадлежавшем Вилльяму.

Каким-то образом он не только добился права первым выйти из самолета, но и заставил помогать себе весь экипаж. Они, наверное, были счастливы от него избавиться. А Вилльям, казалось, принимал помощь как нечто само собой разумеющееся.

Насколько я могла судить, с ним все было в порядке, по крайней мере, он мог самостоятельно передвигаться. Он попросил пилота поставить сумку в кресло, с которым он справился сам, толкая в сторону терминала. Заметив меня, он вздрогнул и схватился за поясницу, будто почувствовав резкую боль. Второй пилот выдвинул ручку чемодана и повез его за собой.

Когда Вилльям со своей веселой бандой подошли к терминалу, я вышла навстречу и приняла на себя ответственность за чемодан, пробормотав благодарности.

Вилльям остановился и оперся на ручки кресла.

- Дай мне передохнуть. Это быля тяжелая поездка. Три пересадки.

Я подозревала, что он надеялся вызвать сочувствие, которое я послушно предложила, пока он не поднял ставки.

- Ты, должно быть, совсем без сил.

- Не волнуйся. Мне только нужна минутка.

- Почему бы тебе не воспользоваться креслом? Я повезу тебя, это сэкономит несколько шагов.

- Нет, нет. Я хочу сам... пока могу. Ты пока подгони машину. Я сомневаюсь, что смогу дойти до стоянки. Посижу на скамейке у входа.

- Как насчет багажа?

- Это все.

Я решила захватить с собой сумку. Положу ее в багажник, развернусь и заберу Вилльяма.

Я схватила сумку за ручку и подняла с кресла. Она была тяжелее, чем я ожидала, и содержимое переместилось, как будто Вилльям засунул туда шар для боулинга и не закрепил.

- Ой! Что там у тебя?

Я присела и наклонилась, чтобы заглянуть через сетку. Шипящая белая кошка, с коричневыми и черными пятнами, заложила уши назад и плюнула. Я отскочила, с колотящимся сердцем. Эта кошка была такой же, как фильмах ужасов, которая неожиданно выскакивает, когда вы ждете парня с окровавленным тесаком.