«О» - значит омут - [56]

Все крутилось вокруг Моны. Ее уроки тенниса, ее гольф, ее благотворительность, занятия, которые отец не разделял с ней, потому что или преподавал или писал в своем домашнем кабинете. Джон был аутсайдером, смотрящим издали на жизнь, которая когда-то была его.

Он был несчастен, но знал, что лучше не жаловаться. С другой стороны, было бы странно ожидать, что жизнь будет продолжаться, будто ничего не изменилось. Его жизнь приняла совершенно другой поворот.

В январе, когда Джону исполнилось семнадцать, он выпросил себе машину. Мона протестовала, но Лайонел единственный раз встал на его сторону. После шума и многочисленных дебатов, она наконец сдалась, может, потому что поняла, что иметь в своем распоряжении машину с водителем не так уж плохо.

Лайонел купил Джону подержаный «шевроле»-кабриолет. К тому времени три идеальные дочки Моны были записаны в ту же школу, которую Джон посещал с первого класса. Он натыкался на них в коридорах шесть или семь раз в день. Конечно, от отвозил их в школу и забирал оттуда. Он еще присматривал за ними, если Лайонел с Моной уходили куда-нибудь по вечерам. Если у него были другие планы, если он хоть как-нибудь сопротивлялся, Мона давала ему молчаливый отпор, убирала его из поля зрения, как будто он был невидим.

Она была достаточно умна, чтобы не посвящать в эти размолвки Лайонела. Если бы Джон рассказал об этом отцу, он бы посмеялся над ним, как слишком чувствительным и подозрительным. Он бы рассказал все Моне и она бы удвоила наказание.

Лайонел был бы дураком, если бы не замечал разлитый в воздухе холод, но поскольку ни Мона ни Джон ничего не говорили, он был рад игнорировать проблему.

Однажды в субботу днем Мона повела девочек по магазинам, и Лайонел постучался в дверь Джона. Джон крикнул: — Открыто! — и Лайонел поднялся по лестнице.

Он оглядел место, которое было холодным и голым, как тюремная камера.

— Ну, похоже, ты устроился. Очень мило. Все в порядке?

— Конечно.

Джон знал, что его две комнаты не имеют ни характера, ни комфорта, но не хотел давать отцу причин для маневра.

— Здесь достаточно тепло?

— Вполне. У меня здесь нет горячей воды. Пять минут капает комнатной температуры, потом и она кончается.

— Да, это плохо. Рад, что ты сказал. Я попрошу Мону об этом позаботиться.

Джон подозревал, что дал возможность отцу заговорить о Моне. Теперь он мог продолжать без его помощи.

— Не возражаешь, если я сяду?

Джон убрал со стула кучу грязной одежды, так что отец мог сесть. Лайонел пустился в долгие бессвязные рассуждения о новой соединенной семье. Он признавал, что иногда возникало напряжение между Моной и Джоном, но она очень старается, и Лайонел считает, что будет только честным, если Джон встретит ее на полпути.

Джон уставился на отца, ошеломленный масштабом его заблуждения. Конечно, он защищал ее. Конечно, она и Лайонел были союзниками. Джону неоткуда было ждать помощи.

Фактически, отец объявлял, что теперь Джон полностью в ее руках. Ее прихоти, ее острый язык, ее сверхъестественная способность поворачивать все к своей выгоде: на все это она получала благословение Лайонела. Джон не мог поверить, что отец не видит, что происходит.

— Ну, папа, — сказал он осторожно, — не хочу быть бестактным, но, по-моему, она просто чудовище.

Лайонел дернулся, словно ему дали пощечину.

— Конечно, сын, ты имеешь право иметь свое мнение, но, надеюсь, ты будешь держать его при себе. Я был бы рад, если бы ты попробовал наладить с ней отношения, хотя бы ради меня.

— Ради тебя? Как ты это себе представляешь?

Лайонел покачал головой и продолжал терпеливым тоном:

— Я знаю, что приспособиться нелегко. Она никогда не заменит тебе мать. Она не просит этого, и я тоже. Ты должен поверить мне: она заботливый человек, просто изумительная, когда ты узнаешь ее получше. А пока я ожидаю, что ты будешь относиться к ней с уважением, которого она заслуживает.

Каким-то образом, у Джона в голове застряло слово «изумительная». Мона была врагом, но он видел, как бесполезно было бороться с ней лицом к лицу. После этого он прозвал ее Изумительная Мона, конечно, за глаза, и не в присутствии отца.

В первое Рождество, которое новобрачные провели вместе, Изумительная Мона соблазнила Лайонела сыграть Санта Клауса в Академии Климпинг на благотворительном вечере, и после этого каждый год он надевал белый парик, усы и бороду и влезал в красный бархатный костюм, отделанный белым мехом. Даже его сапоги были фальшивыми.

По мнению Джона, фотография, которая точно отображала их отношения, это та, что Мона вставила в серебряную рамочку и выставила на пианино в гостиной. На ней Мона, наряженная в вечернее платье с глубоким декольте от Сен-Лорана, соблазнительно устроилась на коленях Санта Клауса. В то время как она сияла в камеру, индивидуальность Лайонела была стерта. Ей действительно удалось собрать больше ста тысяч долларов для школы, и за это она получила широкую признательность.

Джон с горечью излил душу по телефону брату.

— Она — полная стерва. Она тиран. Я говорю тебе. Она долбаная нарциссистка.

Грант отвечал:

— Да ладно тебе. Ты уедешь из дома через год-два, так что тебе до этого?