О Вячеславе Менжинском - [83]
То ли у Решетова изменилось лицо, то ли сообразив, что не в меру разговорился, Коншин замолчал и пригладил встопорщенный хохолок на голове.
— Мы отвлеклись от предмета нашей беседы… Конференция в Генуе к нему отношения не имеет… Это я сказал в порядке теоретического варианта.
«Крутит, — подумал Решетов. — Штаб-ротмистр — это не теория. Это самая что ни на есть практика… Без надобности деловые люди штаб-ротмистров пригревать не будут».
— Генуя нас не беспокоит. Если большевики и приедут на конференцию, за стол дипломатических переговоров с ними сядут отнюдь не простаки… Я опять отклоняюсь в сторону.
— Я слушаю вас… Так в чем же конкретно будет состоять моя работа в Риге?
— Вы будете давать консультации моим доверенным людям, с которыми я держу связь. Если говорить точнее — оказывать техническую помощь преданным служащим Коншинской мануфактуры, а также других ткацких фабрик, где мои коллеги из Торгпрома имеют деловые интересы.
— Не очень понимаю. Вы выразили сожаление, что усилия ваших людей оказались на руку большевикам.
— Да. И эту ошибку теперь нужно исправлять. Нашим людям приходится работать в особой обстановке, и обычными средствами они не могут защищать наши интересы. Всякие же другие методы требуют технических консультаций… Ведь новые шпули с утком могут и не выдавливать отработанные. Мало ли случается всяких неполадок…
«Так вот как они хотят дело поворачивать», — подумал Решетов.
Предложение Коншина не согласовывалось с прямым заданием Решетова, хотя и перспектива отправиться в Ригу полномочным техническим консультантом и взять в свои руки тайные связи Торгпрома с доверенными людьми, затевавшими вредительство на восстанавливаемых предприятиях, была заманчива…
Резолюция XI конференции РКП (б), состоявшейся в декабре двадцать первого года, «Очередные задачи партии в связи с восстановлением хозяйства» определила, что «Компетенция и круг деятельности ВЧК и ее органов должны быть соответственно сужены и сама она реорганизована».
Декретом ВЦИК в феврале двадцать второго года ВЧК была упразднена и создано Государственное Политическое Управление — ГПУ.
— Нет, Павел Иванович, чекисты без работы не останутся, — сказал Вячеслав Рудольфович Нифонтову, взъерошенному от возбуждения.
— ВЧК же побоку! Так работали и вдруг получайте — «упразднить».
— Не горячитесь, прошу вас. Давайте попробуем во всем спокойно разобраться… ВЧК была комиссией, как говорит само название, чрезвычайной, а чрезвычайные обстоятельства революции и гражданской войны себя теперь уже исчерпали…
— Как же они исчерпали, Вячеслав Рудольфович, — запальчиво возразил Нифонтов, — если контрики по углам прячутся, шпионы в каждую щель лезут, бандиты… Вы же знаете, сколько нечисти еще осталось.
— К сожалению, Павел Иванович, с таким печальным обстоятельством вынужден полностью согласиться. И не только мы с вами это знаем. Центральный Комитет и правительство сей факт тоже учитывают. Потому и создано Государственное Политическое Управление.
— Тогда выходит, просто вывеску сменили… Так что ли понимать?
— И тут вы заблуждаетесь. В отличие от ВЧК, работавшей как особый орган в государстве, ГПУ создано уже как орган конституционный, орган политической защиты завоеваний диктатуры, естественно необходимый Советскому государству. Смею вас уверить, что дело тут вовсе не в названии. Существенно изменяется направленность работы, задачи и, конечно, методы…
Вячеслав Рудольфович говорил, а перед глазами стояла страничка с лаконичными заметками Владимира Ильича — набросок проекта постановления Политбюро ЦК РКП(б), которую ему показали в Центральном Комитете.
«1-ое: компетенцию сузить
2-ое: арест еще уже права
3-ье: срок <1 месяца
4-ое: суды усилить или только в суды
5-ое: название
6-ое: через ВЦИК провести > серьезные умягчения».
— Дела о спекуляции, о преступлениях по должности и все остальные им подобные будут теперь, Павел Иванович, решать обычные суды. Внимание чекистов будет полностью сосредоточено на политической охране государства и обеспечении его безопасности.
— С одной стороны, это так, Вячеслав Рудольфович…
— Уверяю вас, что и с другой стороны — так. Подумайте спокойно, не горячитесь, и вы непременно придете к такому же выводу… Дочь у Решетова поправилась?
— Да, Вячеслав Рудольфович. Температура уже нормальная. Занятная девчушка! Беленькая, аж светится, и волосы возле ушей колечками. У Федюшки в эти годы точь-в-точь такие же волосы были… А жена у Виктора Анатольевича — кремешок! По глазам вижу, что все понимает, но ни одного вопроса не задает…
— Отец семейства что сообщает?
— Савинков и Эльвенгрен выехали в Берлин… Фотокарточку штаб-ротмистра раздобыть не удалось… Все архивы перерыли — не нашли. Или не сохранилось ничего, или господин штаб-ротмистр человек предусмотрительный. Решетов сообщает приметы.
— Приметы могут и подвести, а в этом деле ошибаться мы не имеем права. Выходит, все складывается так, что только «инженер Галавас» может опознать Эльвенгрена. Как поживает та компания на ткацкой фабрике?
— Пока мелкая возня.
— Малые гадюки тоже могут быть ядовиты…
— Взяли их под наблюдение товарищи из московской чека. Появлялась в той компании одна неустановленная личность, но сейчас исчезла. Скрипилев выезжал в Москву явно для встречи, но на контакт с ним никто не вышел. Или учуяли что-то или решили, что для больших дел эта компания не годится. Было предложение арестовать участников сборищ у Скрипилева, но это преждевременно. Может быть, неустановленная личность еще надумает посетить старых знакомых.
Статья из ежегодника «Наука и Человечество 1992–1994 год».
Книга Т. Гладкова и М. Смирнова посвящена жизни большевика Вячеслава Рудольфовича Менжинского, прошедшего путь от пропагандиста-революционера в студенческих и рабочих кружках до заместителя Ф. Э. Дзержинского по Особому отделу ВЧК, председателя ОГПУ.
Книга посвящена Михаилу Сергеевичу Кедрову, видному партийному и государственному деятелю, соратнику В. И. Ленина. В ней собраны новые и ранее публиковавшиеся воспоминания, воссоздающие события жизни профессионального революционера, одного из первых издателей произведений В. И. Ленина, военного деятеля, члена коллегии ВЧК, активного организатора народного здравоохранения. Всесторонне одаренный человек, он отдал всего себя делу революции.Книга адресуется массовому читателю.
Мария Михайловна Левис (1890–1991), родившаяся в интеллигентной еврейской семье в Петербурге, получившая историческое образование на Бестужевских курсах, — свидетельница и участница многих потрясений и событий XX века: от Первой русской революции 1905 года до репрессий 1930-х годов и блокады Ленинграда. Однако «необычайная эпоха», как назвала ее сама Мария Михайловна, — не только войны и, пожалуй, не столько они, сколько мир, а с ним путешествия, дружбы, встречи с теми, чьи имена сегодня хорошо известны (Г.
Один из величайших ученых XX века Николай Вавилов мечтал покончить с голодом в мире, но в 1943 г. сам умер от голода в саратовской тюрьме. Пионер отечественной генетики, неутомимый и неунывающий охотник за растениями, стал жертвой идеологизации сталинской науки. Не пасовавший ни перед научными трудностями, ни перед сложнейшими экспедициями в самые дикие уголки Земли, Николай Вавилов не смог ничего противопоставить напору циничного демагога- конъюнктурщика Трофима Лысенко. Чистка генетиков отбросила отечественную науку на целое поколение назад и нанесла стране огромный вред. Воссоздавая историю того, как величайшая гуманитарная миссия привела Николая Вавилова к голодной смерти, Питер Прингл опирался на недавно открытые архивные документы, личную и официальную переписку, яркие отчеты об экспедициях, ранее не публиковавшиеся семейные письма и дневники, а также воспоминания очевидцев.
Более тридцати лет Елена Макарова рассказывает об истории гетто Терезин и курирует международные выставки, посвященные этой теме. На ее счету четырехтомное историческое исследование «Крепость над бездной», а также роман «Фридл» о судьбе художницы и педагога Фридл Дикер-Брандейс (1898–1944). Документальный роман «Путеводитель потерянных» органично продолжает эту многолетнюю работу. Основываясь на диалогах с бывшими узниками гетто и лагерей смерти, Макарова создает широкое историческое полотно жизни людей, которым заново приходилось учиться любить, доверять людям, думать, работать.
В ряду величайших сражений, в которых участвовала и победила наша страна, особое место занимает Сталинградская битва — коренной перелом в ходе Второй мировой войны. Среди литературы, посвященной этой великой победе, выделяются воспоминания ее участников — от маршалов и генералов до солдат. В этих мемуарах есть лишь один недостаток — авторы почти ничего не пишут о себе. Вы не найдете у них слов и оценок того, каков был их личный вклад в победу над врагом, какого колоссального напряжения и сил стоила им война.
Франсиско Гойя-и-Лусьентес (1746–1828) — художник, чье имя неотделимо от бурной эпохи революционных потрясений, от надежд и разочарований его современников. Его биография, написанная известным искусствоведом Александром Якимовичем, включает в себя анекдоты, интермедии, научные гипотезы, субъективные догадки и другие попытки приблизиться к волнующим, пугающим и удивительным смыслам картин великого мастера живописи и графики. Читатель встретит здесь близких друзей Гойи, его единомышленников, антагонистов, почитателей и соперников.
Автобиография выдающегося немецкого философа Соломона Маймона (1753–1800) является поистине уникальным сочинением, которому, по общему мнению исследователей, нет равных в европейской мемуарной литературе второй половины XVIII в. Проделав самостоятельный путь из польского местечка до Берлина, от подающего великие надежды молодого талмудиста до философа, сподвижника Иоганна Фихте и Иммануила Канта, Маймон оставил, помимо большого философского наследия, удивительные воспоминания, которые не только стали важнейшим документом в изучении быта и нравов Польши и евреев Восточной Европы, но и являются без преувеличения гимном Просвещению и силе человеческого духа.Данной «Автобиографией» открывается книжная серия «Наследие Соломона Маймона», цель которой — ознакомление русскоязычных читателей с его творчеством.