О влиянии Дэвида Боуи на судьбы юных созданий - [12]

Дома я сказал, что Руссо постоянно надо мной насмехался, мать решила, что я был прав, защищая себя и не дав ему спуску. Она отказалась идти в коллеж по вызову директрисы, и Стелла опять принесла себя в жертву. Не знаю, что она им там рассказала, но они согласились, чтобы она представляла мои интересы. Стелла настаивала, что нам нужно поговорить, она не понимала, чем вызваны беспрестанные драки и почему я возвращаюсь весь исцарапанный и в синяках, в порванных брюках.

– Что происходит, Поль? Почему ты ничего не говоришь? Обычно ты не такой. Ты можешь мне довериться, ты же знаешь, все останется между нами.

Она была убеждена, что я стал жертвой рэкета и боюсь в этом сознаться. Я клялся, что нет, но она не верила. Я не хотел говорить ей правду, а она меня упрекала в том, что я такой же упрямый, как мать. В какой-то момент она отступилась. Зато она попросила Алекса приносить мне конспекты и стала заставлять меня заниматься, но я так отбрыкивался, а матери было настолько плевать, что Стелла довольно быстро отказалась от этой затеи.

Но все вдруг устроилось. Совершенно непонятным образом. По собственной инициативе Руссо заявился к директрисе, замученный угрызениями совести, чтобы обелить меня, обвинить самого себя в том, что он меня спровоцировал, и подтвердить, что я действовал в рамках законной самозащиты. Поскольку я наотрез отказался просить прощения, утверждая, что только защищался, то свои извинения принес он, с самым умоляющим видом, и протянул руку, которую мне пришлось пожать. В дальнейшем всякий раз, когда мы сталкивались, он кивал мне и улыбался, но я проходил мимо, словно не замечая его.

Я узнал о причине такой крутой перемены несколько месяцев спустя. Однажды воскресным вечером за ужином Лена, которая никогда не задавала вопросов, спросила меня:

– Кстати, как дела в школе?

– В коллеже[25], мама, я в коллеже.

– Один черт. Тот мелкий сучонок, который тебя доставал, как у тебя с ним?

– Вот уже три месяца он ведет себя нормально, не пристает ко мне. Мы друг друга не замечаем. И больше не деремся. Даже Алекс в себя не может прийти: с чего бы тот стал таким паинькой.

– А меня это не удивляет. Я его отыскала, твоего поганца. Отвела его в сторонку с очень недобрым видом и сказала, что, если он не уймется, если я еще хоть раз о нем услышу, он будет иметь дело со мной, я вырву ему глаза и пока что он не имеет представления, что такое настоящая боль. Он пришел в ужас. Пацан действительно полный кретин, он купился!

Она расхохоталась. Стелла поверить не могла, что Лена посмела вытворить такое. Она только повторяла: «В голове не укладывается!» – а мать смеялась во все горло, словно ей удалось здорово нас провести. Я смотрел на нее и думал, догадалась ли она об истинной причине моих неприятностей. Но так никогда и не осмелился заговорить с ней об этом. Когда она не желает объяснений, то всегда находит предлог увильнуть. Но эта история что-то сломала во мне, я больше не хотел быть ребенком, не хотел учиться, я лишился иллюзии, будто образование, которое я получал, может сделать из меня не только человека, но и человека счастливого, – все, что я слышал, казалось мне пустым и бесполезным, а то и ничтожным, преподаватели вечно выступали не по делу, коллеж наскучил до смерти, как и мои одноклассники. Я прогуливал занятия, бездельничал весь день, только слушал с закрытыми глазами музыку и играл на пианино, изредка появляясь в коллеже по утрам или чтобы пообедать в столовой.

Как говорится, я сорвался с крючка.

* * *

Мне придется вернуться назад, к самому первому дню в коллеже, когда преподаватель истории и географии рассадил нас, так и не поняв причины ссоры. Я оказался во втором ряду, а Руссо в глубине. Но на следующий день все началось снова.

И все следующие дни.

Бешеные звери.

Разумеется, ни один из нас не называл причины жестоких схваток, и ни один преподаватель так и не понял, почему мы постоянно деремся; тогда было решено установить трусливый мир, разделив воюющие стороны, и меня перевели в другой класс. Там для меня нашлось единственное место: Алекс подвинул свои вещи, и я оказался рядом с ним. Жизнь изменилась, мы смогли стать друзьями. Он единственный, кто знал подоплеку нашей грызни, и он же поддерживал меня в моем решении молчать. Мы были вместе в годы нашей учебы. Алекс из тех, кто всегда первый в классе. Редко второй. Он серьезный и старательный, слушает учителей с таким вниманием, впитывая каждое слово, кивая в знак одобрения, систематически поднимая руку, чтобы ответить, и всегда правильно, на любой вопрос, что неизбежно становится любимчиком, тем, кто успешно сдает экзамены и кого приводят в пример. Полная моя противоположность. Школа всегда навевала на меня неимоверную скуку, я не припомню ни одного предмета, который бы меня заинтересовал, и ни одного преподавателя, которого я бы любил. Кроме потрясающей учительницы английского, невероятно красивой, с черными волосами и робкой улыбкой, которая приводила меня в смятение. Ее прислали на замену, и она исчезла без следа прямо посредине учебного года. Когда она обращалась ко мне, единственное, что я мог из себя выдавить, было: «Sorry, I speak bad english»