О вечном - [35]

Дал в сем краю, чтоб здесь твою беду пророчить

Грядущую, но ты спешишь их опорочить.

Да, может быть, смогла миров Господних высь

Чрез Нострадамуса с пророчеством срастись,

Иль мужем Демон злой иль добрый дух владеет,

Иль от природы он душой взмывать, умеет,

Засим среди небес сей смертный муж парит,

Пророчества свои нам сверху говорит,

Иль мрачный ум его, томясь глухой тоскою,

От жидкостей густых стал сочинять такое;

Но он таков, как есть: что ни тверди мы, все ж

Неясные слова, что в нас вселяют дрожь,

Как встарь у эллинов оракул, многократно

Предсказывали нам весь ход судьбы превратной.

И я б не верил им, коль Неба, что дает

Нам зло или добро, я в них не видел плод.

Да, Небеса скорбят, что ныне обесславлен

Могущественный трон и знак недобрый явлен:

Не прекращался дождь год целый ни на час,

Комета яркая над головой у нас

Горела, сея страх, и вот, к боязни вящей,

С небес разверзнутых обрушен столп горящий.

Наш Принц скончался вдруг среди благих услад,

А сын его младой заботой был объят

О подданных своих, и вот покой дворцовый

Надежность потерял для принца молодого.

Ни предков праведных и славных чудеса,

Ни храмов множество, взнесенных в небеса,

Ни беспорочный трон, ни край благой и сильный,

К войне приверженный и книгами обильный,

Ни доброта души, ни мыслей простота,

Ни явная во всем величия черта,

Ни веры глубина, ни пыл благочестивый

Смиренной матери или жены стыдливой

О малой милости не упросили Рок,

Чтоб обошла беда его благой порог,

Чтобы заразный дух отравленной Саксоньи

Сюда, во Францию, не нес свое зловонье.

Коль Гизов доблестных неукротимый пыл

В беде б согражданам защитой не служил,

Коль в час опасности б их дух утратил смелость

И пламя страха в нем и лени разгорелось,

То пошатнулся б трон, и лютеранский яд

В религию отцов сумел внести распад.

Но Франсуа один оружье в бой направил,

Бесстрашно грудь свою под дуло бед подставил,

А Карл молитвою и проповедью смог

От Духа отвести злой ереси клинок.

Ученье строгое, предвиденье последствий

Народу помогли спастись от тяжких бедствий.

Да, Гизы зависти и Року вопреки

И вере, что несут с собой бунтовщики,

Кощунственную рать громили очередно,

Вернув религии ее оплот исходный.

О Господи, молю, в награду за труды,

Что взяли на себя два Принца в час беды,

А также в знак того, что зов мой и тревога

Доверия в тебе рождают хоть немного,

Пускай два Гиза, что, собрав из черепков,

К нам веру древнюю хотят вернуть под кров,

Блистают, взысканы щедротой властелина,

И пусть от черни их убережет судьбина.

Даруй, чтоб дети их и дети их детей

Такими ж честными прослыли меж людей,

Чтоб славу обрели, чтоб в мире, без разбоя

Смогли прожить весь век в отеческом покое;

Иль если бедствие иль случай роковой

Обоим им грозит из зависти глухой,

Ты на бунтовщиков направи жала терний

Или на неуча, главу глумливой черни, —

Сей недостоин червь к светилу взором льнуть

И воздух тот вдыхать, что нам наполнил грудь.

СТИХОТВОРЕНИЯ РАЗНЫХ ЛЕТ

* * *

Едва Камена мне источник свой открыла

И рвеньем сладостным на подвиг окрылила,

Веселье гордое мою согрело кровь

И благородную зажгло во мне любовь.

Плененный в двадцать лет красавицей беспечной,

Задумал я в стихах излить свой жар сердечный,

Но, с чувствами язык французский согласив,

Увидел, как он груб, неясен, некрасив.

Тогда для Франции, для языка родного,

Трудиться начал я отважно и сурово

И множил, воскрешал, изобретал слова,

И сотворенное прославила молва.

Я, древних изучив, открыл свою дорогу,

Порядок фразам дал, разнообразье слогу,

Я строй поэзии нашел — и волей муз,

Как Римлянин и Грек, великим стал Француз.

ЭКЛОГА [2]

ОРЛЭАНТЭН

Коль время года, день, и место, и стремленье,

Любовью зажжено, велит начать нам пенье,

Петь будем, пастухи, и наши голоса

На тысячу ладов повторят пусть леса.

Эмалью красок сто здесь луг покрыли разом,

Здесь нежная лоза сплела побеги с вязом;

Здесь — тень прохладная колеблемых листов,

Дрожащих тут и там под веяньем ветров;

Заботливые здесь и пчелы на лужочке

Целуют и сосут душистые цветочки,

И с хриплым ропотом лесного ручейка

Здесь птичьих голосов сливается тоска.

Зефиры в соснах тут согласно присмирели, —

Лишь наши в лености повиснули свирели

С бездействующих шей, и этот день младой

Зимой нам кажется; другим же всем — весной.

Тсс!.. Под пещерный кров теперь взойдем в прохладу

И песню пропоем. Залогом я в награду

Тому, кто победит, оленя ставлю вам

Ручного, — ходит он за мною по пятам.

В долине молодым он был похищен мною

У пестрой матери с спиною расписною.

Я выкормил его, частенько щекоча,

И гладя, и чеша, и к ласкам приуча,

То возле зелени, то у воды проворной, —

И дикий нрав его смог обратить в покорный.

Я для Туанон берег оленя моего,

И именем моим зовет она его.

Она всегда его целует иль душистый

Венок на лоб кладет или на рог ветвистый,

То цепь из раковин морских на рамена

Роскошные ему накинет вдруг она;

Кабаний с цепи клык повис серпообразный,

Как месяц, что блестит, круглясь дугой алмазной;

Задумчив он бредет, куда нога ведет;

Тенистыми сейчас лугами он идет,

То в мшистый водоем посмотрится с откоса,

То в углубленье спит горбатого утеса

И, резвый ввечеру вернувшийся домой,

Из рук иль со стола хлеб поедает свой;

Вкруг резвится меня и псу грозится рогом,