Провинны были все; мой Дезотель, вот так
Оплошны ныне мы и наш провинен враг.
Провинны те, дерзнув державу опрокинуть
И Принцев силою с дороги отодвинуть,
И возомнив, что нет для наглости препон,
И новой сказкою топча седой закон,
Провинны те, сойдя с дорог, отцами данных,
Чтоб следовать путем учений чужестранных,
Провинны, наплодив ту пасквильную дрянь,
Угрозы грязные сановнейшим придворным,
Чтоб только пищу дать скандалам самым черным,
Провинны, мня, что здесь ослепли все подряд,
Что зрячи лишь они и лишь у них есть лад,
Что будто мы идем, заблудшие, стезею
Не Богом данною, но ложною, земною,
Провинны, мня, что Бог лишь Лютеру не зря
Явился во плоти и, шире говоря,
Что Церковь, впавши в блуд, век, верно, уж десятый
Вино притворства пьет и праздного разврата,
А все, что Кухорн смог вложить в слова свои,
Иль Цвингли, иль Кальвин, мятежники сии,
Важней, чем Церкви всей согласье иль законы,
Что учредил Собор, где был весь мир ученый.
Зачем же нам и впредь на Бога уповать,
Коль, зная обо всем, дозволил он блуждать
Столь долго Церкви всей? Он промах сам замыслил?
В чем выгоду себе Всеведущий расчислил?
Кой прок, какая честь так прятаться во тьму,
Чтоб Лютеру являть свой облик одному?
Но мы провинны тож: наместника земного
С времен Григория не знали мы такого,
Чье слово жгло б сердца; провинен в том наш брат,
Что Церковь благ своих лишает бедных чад:
Неудивительно, что в пору грозных схваток
Благого пастыря Петра челнок столь шаток,
Ведь неуч, коему пятнадцать лет навряд,
Бог знает что за хлыщ, бог знает что за фат,
У Церкви блага все берет и бенефиций
За деньги продавать нимало не боится.
А Павел что б сказал, коль появился б тут,
О клириках младых, что в мысли не берут
Опеку бедных чад, хоть шерсть стригут охотно,
Не прочь и кожу драть; порхают беззаботно,
Молитву позабыв и проповедь, они,
Надушены, в шелках, средь нег и болтовни,
В охоте и пирах, средь ветрениц распутных
Бегут от Божьих благ ради забав минутных.
Что б он сказал, узрев, как церковь днесь живет,
Основанная им как скромности оплот,
Оплот терпения, щедрот, любвеобилья,
Вне торга, вне угроз, вне выгод, вне насилья,
Нагою, нищею, изгнанницей, в рубцах
От палок и хлыстов, в тревогах и слезах,
Узрев, что днесь она пышна, жирна и чванна,
К поместьям и деньгам любовью обуянна,
Что чванны пастыри, а папы свысока
Глядят, одетые в парчу, в меха, в шелка?
Он, верно б, пожалел, что вынес все впустую —
И бичевания, и казнь свою страстную,
И все скитания; такой распад узрев,
Себе на голову призвал бы Божий гнев.
Исправить ныне след сто тысяч нарушений,
Что клир успел свершить, ища обогащений;
Ведь страшно, как бы гнев Верховного Творца
За прегрешенья нас не стер земли с лица.
Какой же страх еще таится за спиною?
Хоть дело лютеран неправое, дурное,
Но за него стоят, а мы — к чему скрывать? —
За дело правое не можем постоять.
О, коль счастливы те, кому всегда могила
В теченье девяти веков покой дарила!
Счастливы старики благих былых веков,
Кто в вере отческой земной покинул кров, —
Пока на Церковь груз не лег тяжелой хвори,
Не смел бы Хаусшейн явиться нам на горе,
Ни Цвингли, ни Кухорн, ни Лютер, ни Кальвин,
И предки мудрые, доживши до седин
Без обновления церковного обряда,
Сходили в гроб, где их ждала небес отрада.
Бедняжка Франция! Как непомерный груз,
Раздор во мненьях лег на первый твой союз.
Твои сыны тебя не холят, но терзают,
За шерсть козлиную друг друга истязают,
И, будто прокляты злой волею, в бою
Металл заостренный вонзают в грудь твою.
Мы не довольно ли платили в виде дани
Пьемонту, Фландрии, Неаполю, Испаньи
Кровь наших жил, чтоб днесь свои ножи воткнуть
В тебя, о наша мать, в твою родную грудь?
Мы повод подаем шальным турецким ордам
Взирать на наш раздор с насмешничеством гордым —
Для войн с неверными тяжелы на подъем,
Мы друг на друга здесь свирепо в бой идем;
Судьба иль Божий гнев хотят, чтобы от сына
К тебе, о Франция, пришла твоя кончина.
Ужель Судьба велит, чтоб наш французский трон,
Пред коим немец, англ, испанец был склонен,
Повергся вдруг во прах по манию вассала,
Чья спесь покорности от братьев возжелала?
Трон, пред которым встарь весь Божий мир дрожал,
Который подданных за море посылал,
Чтоб Палестину взять, Сидон, Антиохию,
Всю Идумею, Тир и те места святые,
Где Иисус на крест взошел за смертных всех,
Бесценной кровью смыл нас отягчавший грех.
Трон, пред которым встарь Восток лежал во прахе —
Перс, турок, мамелюк, татарин — в лютом страхе.
Короче, миром всем столь устрашен и чтим,
Он жертвой должен стать ужель сынам своим?
Ты, Франция, в беде сама виновна частью,
Я тыщу раз в стихах взывал к тебе со страстью:
Своим ты мачеха, а чужестранцам мать,
Хоть в трудный час от них подмоги не видать;
И без хлопот берет всяк иноземец бравый
Те блага, что лишь нам принадлежат по праву.
Хотя б один пример — вот Дезотель, мудрец,
Кто книгами хвалу сыскал благих сердец,
Кто долго при дворе на должности невзрачной
Служил, бедняк, пока в день, для него удачный,
Медлительности враг добрейший кардинал
Вновь по миру его, потешась, не послал.
Ты ценишь слуг своих столь непомерно мало,
Что, право, от стыда тебе краснеть пристало.
И столь же ты глуха к Пророкам, что Господь
Избрал меж чад своих и коим кровь и плоть
