О слѣдственномъ дѣлѣ по поводу убіенія царевича Димитрія - [4]

Здѣсь лѣтописецъ въ своемъ извѣстіи хватилъ черезъ край, сказавши «единогласно», но не солгалъ относительно многихъ угличанъ. Были въ Угличѣ такіе, которые сразу поняли какъ слѣдуетъ отвѣчать, и говорили, что царевичъ зарѣзался; но въ то же время раздавались голоса, смѣло приписывавшіе смерть царевича убійству, совершенному людьми, присланными отъ Годунова и уже растерзанными отъ разъяреннаго народа. Что въ Угличѣ говорили именно такъ, показываетъ суровое мщеніе Бориса надъ Угличемъ, казни, совершенныя надъ его жителями, переселеніе въ Пелымъ, запустѣніе Углича. Но что могъ сдѣлать Шуйскій съ такими показаніями? Онъ зналъ заранѣе, что въ Москвѣ такихъ показаній не хотятъ, да притомъ и всѣ показанія были голословны: никто изъ говорившихъ объ убійствѣ не былъ самъ свидѣтелемъ убійства.

И вотъ, по словамъ того же лѣтописнаго повѣствованія:

«Князь Василій, пришедъ съ товарищи въ Москвѣ и сказа царю Ѳедору неправедно: что самъ себя заклалъ».

Лѣтописецъ далѣе говоритъ, что «Борисъ съ бояры Михаила Нагаго и Андрея и сихъ Нагихъ пыташа накрѣпко, чтобъ они сказали, что самъ себя заклалъ».

Согласно съ этимъ и въ окончаніи слѣдственнаго дѣла говорится, «и по тѣхъ людей, которые въ дѣлѣ объявилися, велѣлъ государь посылати».

Принимая во вниманіе это послѣднее извѣстіе, нельзя быть увѣреннымъ, чтобы тѣ показанія, которыя представляются отобранными Шуйскимъ и его товарищами въ Угличѣ, были на самомъ дѣлѣ всѣ тамъ составлены; нѣкоторыя изъ нихъ могли быть записаны уже въ Москвѣ, гдѣ, какъ сообщаетъ лѣтописное извѣстіе, пытками добывали сознаніе въ томъ, что Димитрій зарѣзался самъ въ припадкѣ падучей болѣзни. Нельзя не обратить особеннаго вниманія на то обстоятельство, что въ концѣ того же слѣдственнаго дѣла, гдѣ сказано вообще, что «по тѣхъ людей, которые въ дѣлѣ объявилися, велѣлъ государь посылати», говорится вслѣдъ затѣмъ, что «въ Угличъ посланъ былъ Михайла Молчановъ, по кормилицына мужа, по Ждана Тучкова и по его жену по кормилицу по Орину, а взявъ везти ихъ къ Москвѣ бережно, чтобъ съ дороги не утекли и дурна надъ собою не учинили». Отчего эта особая, какъ видно, заботливость о кормилицѣ и ея мужѣ? Не потому ли, что кормилица была при царевичѣ въ тѣ минуты, когда онъ лишился жизни? Но вѣдь по слѣдственному дѣлу не одна она была свидѣтельницею, и подобно другимъ она представляется давшею еще въ Угличѣ показанія о томъ, что царевичъ зарѣзался самъ. Мужъ ея совсѣмъ не значится въ числѣ спрошенныхъ въ Угличѣ, а между тѣмъ его вмѣстѣ съ женою тащутъ въ Москву. Если мы вспомнимъ, что говоритъ то повѣствованіе о смерти Димитрія, которое мы признаемъ самымъ достовѣрнѣйшимъ, то окажется, что здѣсь слѣдственное дѣло само невольно проговорилось и обличило себя. Кормилица была единственною особою, въ присутствіи которой совершилось убійство и, вѣроятно, она совсѣмъ не давала въ Угличѣ такого показанія, какое значится отъ ея имени въ слѣдственномъ дѣлѣ — вотъ ее-то и нужно было прибрать къ рукамъ паче всякаго другаго, а вмѣстѣ съ нею политика требовала прибрать и ея мужа, такъ какъ въ Московскомъ государствѣ было въ обычаѣ, что въ важныхъ государственныхъ дѣлахъ, смотря по обстоятельствамъ, расправа постигала безвинныхъ членовъ семьи за одного изъ ихъ среды. Само собою разумѣется, что Тучкова-Жданова была опаснѣе всѣхъ: она хотя также не видѣла своими глазами совершенія убійства, но могла разглашать такія обстоятельства, которыя бы возбуждали сильное подозрѣніе въ томъ, что Димитрій не самъ зарѣзался, а былъ зарѣзанъ, и потому-то ее необходимо было уничтожить; а чтобъ мужъ не жаловался и не разглашалъ того, что долженъ былъ слышать отъ жены, то слѣдовало и мужа сдѣлать безвреднымъ. Не даромъ русская пословица говорила: мужъ и жена — одна сатана! Защитникъ Бориса говоритъ: «еслибъ она (Тучкова) погибла по приказанію Бориса, то послѣ о томъ не умолчали бы враги его». А что такое за важныя особы эти Тучковы, чтобъ ихъ погибель возбуждала большое сожалѣніе и была особенно замѣченною современниками? Въ Московскомъ государствѣ въ тѣ времена не слишкомъ-то дорожили жизнію одного или двухъ незнатныхъ подданныхъ. Да притомъ, если никто не поименовалъ въ числѣ жертвъ Бориса Тучковыхъ, то лѣтописецъ не забылъ сказать о цѣлой толпѣ жертвъ, пострадавшихъ въ эпоху смерти Димитрія: «иныхъ казняху, инымъ языки рѣзаху, иныхъ по темницамъ разсылаху, множество же людей отведоша въ Сибирь и поставиша градъ Пелымъ и ими насадиша и отъ того жъ Углечъ запустѣлъ». Развѣ не могла быть и эта несчастная супружеская чета въ числѣ какихъ-нибудь изъ этихъ иныхъ?

Здравая критика не допускаетъ принимать показаній о смерти царевича, заключающихся въ слѣдственномъ дѣлѣ уже, какъ мы сказали, и потому, что слѣдователь самъ созналъ несправедливость его и стало быть обличилъ его фальшивое производство. Нѣтъ, какъ мы тоже выше сказали, никакихъ иныхъ достовѣрныхъ современныхъ свидѣтельствъ, которыя бы согласовались съ извѣстіями, сообщаемыми слѣдственнымъ дѣломъ. Напротивъ, существуютъ извѣстія, носящія всѣ признаки достовѣрности, но противныя тому, что̀ вытекаетъ изъ слѣдственнаго