О скупости и связанных с ней вещах. Тема и вариации [заметки]

1

«Психопатология обыденной жизни», появившаяся год спустя после новаторского «Толкования сновидений», была самой популярной книгой Фрейда. При каждом переиздании он обогащал ее обширным материалом, так что если оригинал 1901 г. составлял 92 страницы, то последнее издание 1924 г. разрослось до 310. После этого Фрейд перестал добавлять примеры, но книга по-прежнему часто переиздавалась.

2

Здесь есть важный психоаналитический момент: в конечном итоге омонимия – это состояние бессознательного. Бессознательного не было бы без случайных встреч звуков, случайных созвучий, отголосков и сходств. Фрейдовское бессознательное руководствуется не каким-то более глубоким смысловым содержанием (как у Юнга), а внешними столкновениями – сначала случайной встречей, затем появлением значения – момент, которого трудно избежать. Мы не можем здесь останавливаться на этом более подробно (см.: [Долар 2018: 271–336]).

3

Фрейд действительно упоминает Гамлета: «Уплотняющая или, точнее говоря, сберегающая тенденция правит всеми этими техническими приемами. Как будто все дело, пользуясь словами принца Гамлета, в экономии (Thrift, Horatio, Thrift! – Бережливость, Горацио, бережливость!)» [Фрейд 1995: 36].

4

Маркс цитирует не весь пассаж: «Sed a nummo prima origo avaritiae faenore excogitato quaestuosaque segnitia…», «Но от изобретения денег произошли первоначальный источник скупости, когда было изобретено ростовщичество, и прибыльная жизнь в праздности» [Pliny 1952: 38–39]. Скупость, таким образом, немедленно ведет к ростовщичеству, это не просто хранение и накопление денег, но накопление путем предоставления займов под проценты и эксплуатации других. Связь с segnitia, праздностью, ленью отнюдь не очевидна: скряги совсем не ленивы, необходимо предпринять много усилий и усердно работать, чтобы быть праздным скрягой.

5

Деррида доходчиво прокомментировал это: «Geld, Geist, Geiz: как будто деньги (Geld) являются источником духа (Geist) и скупости (Geiz) одновременно» [Деррида 2006: 66–67].

6

См.:[Pfabigan 2004]. Есть также неплохая страница в немецкой Википедии, посвященная слогану, его происхождению, истории и упадку.

7

«Но можем ли мы этот авантюрный и доказанно еретический дух вообще причислять к числу отцов Церкви?» – задается вопросом официальная «История Церкви» [Daniélou, Marrou 1988: 301].

8

Отцы Церкви в течение всего раннего Средневековья много желания и сил вложили в этот особо коварный грех, а именно отсутствие воли и энергии, которое они обозначали именами acedia, tristitia, taedium vitae, desidia и т. д. Похоже, что эта напасть распространялась в Средние века, как чума, еще до начала эпидемии последней. Традиция размышления об acedia со временем оказалась связанной и переплелась с античной традицией рефлексии о меланхолии (одном из четырех характеров, которые в то же время соответствовали четырем первоэлементам, меланхолия – земле), и вплоть до Ренессанса именно меланхолия стала главным объектом восхищения (о чем развернуто повествует знаменитая книга Р. Клибански, Э. Панофского и Ф. Заксля «Сатурн и меланхолия» (Лондон, 1964)). Что касается вышеупомянутой традиции acedia, то наилучшее руководство – «Станцы» Дж. Агамбена [Agamben 1998: 21–45]. Если меланхолия сопровождала формирование Нового времени как его отличительный духовный антипод, то, похоже, на противоположном конце в той же роли она сопутствовала и его исходу, когда проявляла себя в качестве подлинной позиции субъекта в постмодерном положении.

9

Например, об этом пишет всегда исключительный, исчерпывающий и информативный автор: [Делюмо 2003: 245–448].

10

Отправной точкой, послужившей вдохновением для данного текста, был, помимо чтения Мольера, текст Вайцмана о скупости [Waicman: 73–110]. Своими изначальными выводами я во многом обязан ему, правда, без особых ссылок на это; но позднее текст развивается в совсем других направлениях.

11

До появления самого термина (фр.).

12

Другой важный пример – роман Фрэнка Норриса «Мактиг» (1899), прославившийся благодаря великой классике старого кино – фильму «Алчность» (1924) фон Штрогейма, снятому по мотивам романа. Невеста Трина выигрывает в лотерее и становится олицетворением скупости, предпочитающей морить голодом себя и свою семью, чем притронуться к выигранной сумме. К слову, репутация Норриса как писателя серьезно запятнана его антисемитизмом, что имеет прямое отношение к нашей теме.

13

От комедии Плавта сохранился только 831 стих, оригинальный конец пьесы не дошел до нас (кроме нескольких фрагментов). Но каким он был, мы все-таки знаем из сохранившихся коротких отрывков. В эпоху Возрождения несколько авторов-гуманистов взялись дописывать недостающий конец по-латыни и в манере Плавта, самая известная из этих попыток принадлежит Урсео Кодро да Рубьера, на которую опирается словенский перевод. Из процитированного фрагмента по крайней мере два центральных ключевых стиха сохранили отрывок из Плавта: nec noctu nec diu quietus umquam eram; nunc dormiam. Во время Ренессанса эта пьеса получила немало подражаний и вариаций, среди которых следует, пожалуй, упомянуть комедию «Скупой» (1555) хорватского комедиографа Марина Држича. <Перевод стихотворного отрывка со словенского мой. Примеч. пер.>

14

Первая версия «Гобсека» под названием «Опасности проступка» относится к 1830 г., когда она была включена в первую часть книги «Сцены частной жизни», вторая, достаточно переработанная версия под названием «Папаша Гобсек» в 1835 г. вошла в первую часть книги «Сцены парижской жизни»; окончательная же версия под названием «Гобсек» примкнула ко второй части «Человеческой комедии», снова в рамках «Сцен частной жизни. Евгения Гранде» вышла в 1833 г. в составе первой части книги «Сцены частной жизни».

15

Словенский словарь литературного языка (SSKJ): «skopec редко скопец; skopec устар. скупой человек: скупец и ростовщик». Этимологический словарь указывает на то, что слово «skop», скорее всего, родственно «skopiti», первоначальное значение слова – «подрезанный, отщепленный». «Skopiti» происходит из индоевропейского корня *skap-, *skep-, «обрабатывать острым орудием, резать». Похожую смысловую коннотацию имеет также этимология слова «škrt» («жадный»).

16

«Рождественская песнь в прозе» была написана в 1843 г. и, вероятно, является одним из самых популярных рассказов Чарльза Диккенса. Здесь я оставлю в стороне лик коварного еврея Фейгина из «Приключений Оливера Твиста» (1838) – одного из первых романов Диккенса, как и его антипода – великодушного и добросердечного еврея Райи из последнего завершенного романа Диккенса «Наш общий друг» (1865). Ханс Майер [Mayer 1994: 411–416] убедительно доказывает, что между одним и другим мы не можем видеть какого-либо диккенсовского «духовного развития» и ухода от антисемитизма, а что оба являются симметричными, максимальными антиподами одного и того же морального универсума.

17

В конце концов, именно эта связь между образом жизни и риторикой содержится в самом выражении «лаконичный», которое происходит от греческого названия Спарты – Лакедемон, Лакония.

18

Гений Мольера, так же как и Шекспира, заключался прежде всего в гениальном плагиаторстве. Монолог, конечно же, имеет свою первооснову у Плавта:

Я пропал! Я погиб! Я убит! Ой, куда

Мне бежать и куда не бежать? Стой, держи!

Кто? Кого? Я не знаю, не вижу, я слеп!

Но куда мне идти? Где же я? Кто же я?

Не могу я понять! Помогите, молю.

Укажите того, кто ее утащил!

Что сказал ты? Тебе я поверить готов,

Человек ты хороший, видать по лицу.

Это что? Вы смеетесь? Всех вас знаю я

[Плавт 1997].

19

В следующей сцене Гарпагон говорит комиссару: «Какою казнью ни казнить за такое злодеянье – все будет мало. А если оно безнаказанным останется, значит, у нас не умеют оградить самое священное». И на вопрос, кого он подозревает в краже, он отвечает: «Всех! Арестуйте весь город, все предместья!» [Мольер 1957].

20

См.: [Guicharnaud 1963].

21

«Помимо общей нищеты, латинское слово „скряга“ означало также „сильную эротическую любовь“… и поэтому было любимым словом Катулла» (Online Etymology Dictionary). Связующим звеном является идея чрезмерного желания чего-то, отсюда и связь с эротикой, но скупость вполне может представлять собой антиэротическое par excellence – так что первоначальная общая почва развивалась в двух противоположных направлениях. Цитата из английской Wiki: «Miser – скупец (сущ.), в 1540-е гг., „несчастный человек, бедняга“, от латинского miser (прил.) „несчастный, жалкий, ничтожный, в беде“, неизвестного происхождения. Первоначальный смысл ныне устарел; основное современное значение слова „человек, копящий деньги“ зафиксировано в 1560-х гг., ввиду предположительного несчастья таких людей».

22

Русское слово «алчность» происходит от глагола «алкать» из праславянского, от которого в числе прочего произошло русское «лакать», где также очевидно прослеживается связь с» жаждой», сильным желанием в переносном значении. Примеч. пер.

23

Словенский переводчик плавтовского «Клада» Каетан Гантар в своем сопроводительном слове на удивление думает иначе: «А вообще это скорее трагедия, чем комедия, трагедия, при которой – именно в аристотелевском смысле – мы сопереживаем и беспокоимся о судьбе героя» [Plautus 1991: 78].

24

«Rosebud» – «розовый бутон» (нем.) – предсмертное слово медиамагната и миллионера Кейна в фильме Орсона Уэллса «Гражданин Кейн» (1941), который прославился тем, что является одним из «лучших фильмов всех времен и народов». В финальной сцене фильма выясняется, что это последнее слово означает надпись на санках, на которых он катался, будучи ребенком, – таким образом, речь идет об упоминании потерянного детского рая, до того как он выбрал путь успешной и губительной карьеры.

25

Лишь в примечании обращу внимание на проницательную книгу Колина Кэмпбелла «Этика романтизма и дух современного консюмеризма» (1987), которая убедительно прослеживает генеалогию современного потребления, начиная со второй половины XVIII в. и периода романтизма. Отправной точкой является тайна радикальной новизны современного потребления, которая не касается лишь выбора изделий или их цены: «Тайна гораздо более глубокая и затрагивает суть современного расходования – природу деятельности, при которой речь идет о на вид бесконечном удовлетворении потребностей; самая характерная черта современного потребления как раз и есть ненасытность… „Когда одна потребность выполнена, на ее место тут же залетает рой новых“ <Маркин>» [Campbell 2001: 62].

26

Об этом, кстати сказать, знал уже Маркс: «Природа этих потребностей, – порождаются ли они, например, желудком или фантазией, – ничего не изменяет в деле», – пишет он на первой странице «Капитала» [Маркс 1988: 44]. Формулу необходимо было бы заострить: нет желудка без фантазии.

27

Кэмпбелл говорит о «современном самоиллюзорном гедонизме»: «Речь идет о современной возможности, возможности создания иллюзии, о которой мы знаем, что она ложная, но все же чувствуем ее как реальную» [Campbell 2001: 120]. «Ядро современного гедонизма как раз в ответе „как будто“; возможность обращаться с чувственными данными „как будто“ они „реальные“, хотя мы знаем, что на самом деле они „ложные“» [Там же: 126]. «…Неизвестное до этого качество сегодняшнего самоиллюзорного гедонизма – вожделение есть состояние приятного дискомфорта, и самая важная цель поиска наслаждения не иметь, а хотеть иметь» [Там же: 132]. «То, что „новое“ изделие в действительности, возможно, не предлагает ничего такого, что имело бы нечто общее с большей полезностью или новым опытом, на самом деле не важно, ведь реальное употребление – это всегда разочарование. Важно, что представление изделия как „нового“ позволяет предполагаемому потребителю привязать к нему часть своего мечтательного наслаждения. <…> „Сущностная“ природа изделия поэтому на самом деле ничтожна, если сравнить ее с тем, во что верят потребители в его отношении, т. е. с его потенциальной силой „материи для мечтаний“» [Там же: 135–136]. «Из этого следует, что много культурных продуктов, которые продаются в современных обществах, люди покупают потому, что те помогают им в придумывании мечтаний» [Там же: 140]. Кэмпбелл предлагает исключительную феноменологию современного консюмеризма, но кажется, что его чересчур диффузный словарь мечтаний и иллюзий можно было бы продуктивно заменить на более строгий концепт фантазма и избыточного наслаждения.

28

Если я лишь в паре примечаний отдал долг Кэмпбеллу, то еще больше, хотя и снова в примечании, этого заслуживает Вольфганг Фриц Хауг и его «Критика товарной эстетики» («Kritik der Warenästhetik», 1973), которая в 1970-е гг. вызвала огромное количество дискуссий, а сегодня почти забыта, из-за чего я не могу не вспоминать о ней без ностальгии. Основная идея Хауга в том, что марксовской паре полезности и меновой стоимости и соответствующей естественной и ценностной формам товара в развитом капитализме необходимо добавить еще эстетическую форму товара, которая является продукцией «демонстрации потребительной стоимости» [Haug 1977: 134], ее привлекательной чувственной «инсценировкой», которая, так сказать, отсоединяется от остальных двух форм, чтобы заманить людей к покупке и гарантировать реализацию прибавочной стоимости на рынке. Именно в эту составляющую товарной эстетики помещаются все ценности маркетинга, генерирования новых желаний, которые отделились от потребностей, так же как «эстетика» от «применимости». Уже Хауг знает, как обстоит дело с удовлетворенностью этих желаний: «Тем, что <товарная эстетика> предлагает себя людям, чтобы гарантировать себе их, она выводит на свет желание ради желания. Она удовлетворяет лишь на вид, скорее делает тебя голодным, чем сытым» [Там же: 142]. Словом, желание есть желание желания. Краткий комментарий последнего см.: [Dolar 1986: 314–317].

29

Толар – денежная валюта Республики Словения с 8 октября 1991 г. до введения евро 1 января 2007 г. Примеч. пер.

30

Этот механизм может воплощаться ровно противоположным способом, при помощи очевидно слишком высокой цены, с призывом либо действительно сэкономить благодаря дорогим продуктам самого высокого качества, либо так, что избыточный объект возвращается к нам в форме знаков социального престижа. Это означает, что, платя головокружительную цену в лучшем бутике, где нас обкрадывают при покупке модного престижного артикула, мы тем самым экономим, поскольку дешево покупаем нечто, что не имеет цены (т. е. имеет бесконечно высокую цену). Мы покупаем то, чего нельзя купить, и для этого ни одна цена не является слишком высокой, и даже столь высокая цена – это скидка.

31

Поэтому, к слову, отмечу, что словенский термин «potrošnik», «potrošniška družba» («потребитель», «потребительское общество», образованные от слова «trošiti» – «тратить») мне кажется существенно более подходящими, чем термин «porabnik» («употребитель»), который старается произвести впечатление нейтрального потребления.

32

Фантазм на уровне меновой стоимости, которая проявляет себя в виде помещения цены продукта на рынке в фантазматическую рамку, в конечном счете, вероятнее всего, является решающим в той же мере, как в капитализме не в последнюю очередь «движущим мотивом его деятельности являются не потребление и потребительная стоимость, а меновая стоимость и ее увеличение» [Маркс 1988: 606].

33

Углубленный вариант этого предложил Мишель де Серто («Изобретение повседневности», 1980), обратив внимание на то, что потребительство – более субверсивная и хаотичная вещь, чем это когда-либо смогли увидеть левые критики, и, осуждая его включенность в капитализм, мы ничего о нем не узнаем.

34

Вероятно, не случайно Адам Смит был шотландцем.

35

Союз капитала и аскезы не был открытием Маркса, в наивной форме его прокламировали всевозможные буржуазные экономисты, так что он превратился почти в общее место. Например, Нассау У. Сениор: «Я, – торжественно изрек он, – заменяю слово „капитал“, рассматриваемый как орудие производства, словом „воздержание“» [Маркс 1988: 611]. «Чем больше прогрессирует общество, тем более воздержания требует оно», – продолжает далее Сениор [Там же], который прибыль называет ни больше ни меньше, как «вознаграждение за воздержание» [Там же]. Или, например, Курсель-Сенёль: «Не только накопление, но и простое „сохранение капитала требует постоянного напряжения сил для того, чтобы противостоять искушению потребить его“» [Там же: 612]. Бедный капиталист, на плечах которого лежит страшное бремя богатства, становится таким образом образцом морали, добровольно обрекает себя на «танталовы муки»: все удовольствия находятся у него на расстоянии вытянутой руки, но он героически им сопротивляется. Всем, кроме одного, которое более чем перевешивает все прочие.

36

Эта работа, которая впервые была опубликована в 1903 г., среди всех работ Фрейда пользовалась наибольшим успехом по числу продаж и количеству переизданий. При каждом переиздании Фрейд обогащал ее новыми примерами, этот, однако, он не добавил.

37

Отсутствует в русскоязычном переводе. Примеч. пер.

38

Здесь следует вспомнить роденовского «Мыслителя», который, судя по позе, в которой он размышляет, очевидно, взрослая версия фрейдовского младенца. Его раздумье изображено как можно более эмфатически и зрелищно, бросающимся в глаза, почти навязчиво: поза, которая призвана соответствовать наивысшему духовному напряжению, сильно сморщенный лоб и от мышления уже настолько тяжелая голова, что ее нужно подпирать рукой, – но именно этот эмфатический образ, по всей видимости, служит лишь тому, что прикрывает истинную природу его занятия на противоположной стороне или, точнее, прикрывает факт, что его мышление совпадает с другим занятием.

39

См. сочинение Фрейда «О противоположном смысле первослов» («Über den Gegensinn der Urworte», 1910) [Freud 1970: 227–234]. О лингвистической критике идеи Фрейда (заимствованной у К. Абеля), о том, что исходные значения слов по смыслу более полные и в то же время наделены двумя противоположными смыслами, см. «Заметки о роли языка в учении Фрейда» Э. Бенвениста [Benveniste 1988: 85–97].

40

Здесь я оставляю в стороне необычайную комплексность проблематики дара, на которую (среди прочих, но наиболее эмфатически) обратил внимание Деррида в «Презентации времени» [Derrida 1994: 165–191].

41

Этот исключительный пример имеет, будет не лишним напомнить об этом, точную параллель у Плавта в «Кладе», где, правда, следует непосредственно за монологом об украденном сокровище.

42

Нашим гидом здесь будет великолепный Ж. Ле Гофф, и прежде всего его книга «Кошелек и жизнь: экономика и религия в Средние века» (1986).

43

Славный пассаж из Аристотеля, о котором идет речь, гласит: «Поэтому с полным основанием вызывает ненависть ростовщичество, так как оно делает сами денежные знаки предметом собственности, которые, таким образом, утрачивают то свое назначение, ради которого они были созданы: ведь они возникли ради меновой торговли, взимание же процентов ведет именно к росту денег. Отсюда это и получило свое название; как дети походят на своих родителей, так и проценты являются денежными знаками, происшедшими от денежных же знаков. Этот род наживы оказывается по преимуществу противным природе» [Аристотель 1983: 395].

44

Возможно, непривычно, что похожее, аналогичное осуждение касалось и «интеллектуалов», в частности, тех, которые учат за деньги, т. е. продают науку. Наука принадлежит единственно Богу, так что и интеллектуалы продают нечто, что они могли украсть только у Бога.

45

О средневековом понимании времени см.: [Ле Гофф 2000: 36–48].

46

Так, например, французское слово travail (и испанское trabajo) происходит от вульгарного латинского tripalium, что означает орудие пыток.

47

Как в пародии платоновского разделения в «Софисте» на легитимную и нелегитимную продукцию – ростовщики являются, по сути, софистами.

48

«Рождение чистилища» (1981) – одна из самых важных книг Ле Гоффа в его и без того непревзойденном опусе, посвященном средневековой истории.

49

Может случиться и так, что вместо грешника отбывает наказание его жена, как это делает жена ростовщика из Льежа, которая в течение семи лет при помощи поста, милостыни и молитв искупает грехи мужа; поскольку муж и жена есть одно, она смогла вернуть его долг. Семь лет потребовалось для того, чтобы вызволить его из глубин ада, но этого было недостаточно, после этого она должна была еще семь лет продолжать свой труд, чтобы он смог спастись. Эту историю рассказывает монах в диалоге с послушником – в «Большом диалоге о видениях и чудесах» («Dialogus miraculorum», 1220) Цезария Гейстербахского – и продолжает следующим образом: «Послушник: Как он может говорить, что освободился из ада, места, от которого невозможно откупиться? – Монах: Глубина ада означает строгость чистилища. Так и тогда, когда Церковь молится об умерших со словами „Господи, Иисус Христос, Царь славы, освободи души всех верных усопших от мук ада, и глубины бездны и пр.“, то она не молится о пропащих, но о тех, которых можно спасти. Муки ада, глубины бездны, тут это означает строгость чистилища» [Le Goff 1999: 1314]. В общем, из ада нет спасения, но в чистилище всегда можно откупиться.

50

См. известные нападки Лютера, которые Маркс цитирует в «Капитале»: «На земле нет для человека врага большего (после дьявола), чем скряга и ростовщик, так как он хочет быть богом над всеми людьми. Турки, воители, тираны – все это люди злые, но они все-таки должны давать людям жить и должны признаться, что они злые люди и враги, и могут, даже должны, иногда смилостивиться над некоторыми. Ростовщик же или скряга хочет, чтобы весь мир для него голодал и томился жаждой, погибал в нищете и печали, чтобы только у него одного было всё. <…> И если колесуют и обезглавливают разбойников и убийц, то во сколько раз больше должно колесовать и четвертовать… изгонять, проклинать, обезглавливать всех ростовщиков» [Маркс 1988: 607–608]. Такого рода мест в опусе Лютера хватает, нападки на ростовщичество проходят красной нитью через многие его сочинения, образуя одновременно тонкое и прочное сцепление, которое привязывает его к горизонту Средневековья.

51

В данном тексте я придерживаюсь словенского слова «žid» (со строчной буквы, поскольку речь прежде всего идет о происхождении и вероисповедании, а не о национальности), которое для моего уха звучит более нейтрально и немаркированно, чем слово «jud», которое, хоть и принято сейчас как более «политически корректное», вместе с тем несет на себе и сложности всех политкорректных слов. <В русском переводе мы преимущественно используем слово «еврей» ввиду устоявшейся традиции, следует, однако, учитывать, что в оригинальном тексте речь идет о тесном, практически неразличимом переплетении понятий «еврей» и «иудей», т. е. происхождения и вероисповедания. Примеч. пер.>

52

Во многих следующих далее эпизодах я опираюсь на знаменитую и монументальную «Историю антисемитизма» Леона Полякова, которая изначально вышла в парижском издательстве «Calmann-Lévi» в четырех книгах: I. «Du Christ aux Juifs de la Cour» («От Иисуса до придворных евреев»), 1956; II. «De Mahomet aux Marranes» («От Мухаммеда до марранов»), 1961; III. «De Voltaire à Wagner» («От Вольтера до Вагнера»), 1968; IV. «L’Europe suicidaire» («Суицидальная Европа»), 1977. Здесь я пользуюсь хоть и сокращенным, но обновленным и осовремененным изданием в двух книгах 1981 г. [Poliakov 1981].

53

Поскольку проценты не были разрешены, нужно было прибегать к уловкам. Самой частой была следующая: при запрете процентов на заем могли, однако, существовать проценты за просрочку платежа, которые начинали течь со дня, когда заемщик не вернул долг в договоренный срок, в виде штрафа за неуважение к договору. Так были заключены долговые отношения с фиктивными, очень краткими сроками выплат без процентов, хотя оба клиента знали, что реальный срок возвращения будет намного дольше и за него можно будет взять проценты на просрочку платежа. Последние были очень высокими, они составляли 20–40 %, а с пересчетом на весь год их размер мог быть и гораздо больше.

54

Например, во время Второго крестового похода 1146 г. аббат Пьер из Клюни сообщает: «„Зачем с большими людскими и финансовыми потерями отправляться на край света для сражений с сарацинами, если мы позволяем жить среди нас другим неверным, которые в тысячу раз более виновны перед Христом, чем магометане?“ Монах Рудольф призывал в Германии: „…Отомстите сначала за Распятого тем врагам, которые живут здесь, среди нас, а уже затем отправляйтесь сражаться с турками!“» [Поляков 2008: 283].

55

Янез Вайкард Вальвазор (1641–1693) – словенский дворянин, ученый и писатель, автор монументального пятнадцатитомного труда «Слава герцогства Крайна» («Die Ehre deß Herzogthums Crain», 1689), дающего наиболее полное описание словенских земель того времени. Примеч. пер.

56

Постановления Латеранского собора 1215 г. гласят следующее: «В странах, где христиане не отличаются по своей одежде от евреев и сарацинов, имеют место связи между христианами и евреями или сарацинами, или наоборот. Чтобы подобные безобразия не могли более оправдываться неведением, решено, чтобы отныне евреи обоих полов отличались своей одеждой от других народов, что, кстати, предписано им Моисеем» [Поляков 2008: 298]. Это постановление, которое изначально опиралось на страх перед смешанными половыми отношениями (браки между представителями различных религий так или иначе были практически исключены), привело к постепенному введению сегрегации по одежде (во многих местах в очень радикальных формах, например в виде конусообразных шляп) или хотя бы при помощи четко видных обозначений, прежде всего в виде желтых кругов, и всегда таким образом, чтобы оно было для евреев как можно более унизительным. Явление вскоре приобрело масштаб обсессии: с 1215 по 1370 г. только во Франции было двенадцать соборов и девять королевских указов, которые предписывали отличительные черты еврейского внешнего вида и грозили штрафами за их несоблюдение. Видимые признаки постоянно подвергали евреев плохому обращению, где бы они ни появлялись, о насмешках мы даже не говорим.

57

О переплетении двух сюжетных линий указывается уже в заголовке первого издания 1600 г.: «Превосходнейшая история о венецианском купце. С чрезвычайной жестокостью еврея Шейлока по отношению к сказанному купцу, у которого он хотел вырезать ровно фунт мяса; и с получением руки Порции посредством выбора из трех ларцов».

58

Фрейду ничего не оставалось, как при этой сцене выбора ларцов не прокомментировать: «Имей мы дело с толкованием снов, мы тотчас бы подумали, что ларцы – это женщины, символ женской сути и, следовательно, сами женщины, как, например, жестяные и консервные банки, ящики, корзины и т. д.» [Фрейд 1995]. Словом, сокровище, о котором идет речь, в то же время отсылает к пустоте, к некоему углублению; с одной стороны ларец выступает в виде излишка, с другой – вызывает ассоциации с нехваткой и кастрацией.

59

«Поэт с удивительным психологическим проникновением заставляет Порцию в оговорке сказать то, на что она хотела только намекнуть, так как она должна была скрывать, что до исхода выбора она вся его и его любит, и этим искусным приемом поэт выводит любящего, так же как и сочувствующего ему зрителя, из состояния мучительной неизвестности, успокаивая насчет исхода выбора» [Фрейд 1999], Фрейд здесь лишь цитирует Ранка.

60

«Богатая наследница в Бельмонте / Живет; красавица – прекрасней вдвое / Высокой добродетелью; порой / Ее глаза привет мне молча слали» (I/1). Она продемонстрировала ему свою симпатию, и Бассанио ухватился за представившийся ему шанс.

61

Это похоже на суеверие Тома Сойера о шариках: «Если закопать шарик с известными заклинаниями и оставить его на две недели и затем открыть с теми самыми словами, которые он только что произнес, то вы найдете все шарики, которые когда-либо потеряли, как бы далеко ни были они разбросаны. <…> Тогда он <…> достал из кармана другой шарик и бросил его в том же направлении, что и первый, приговаривая:

– Брат, найди своего брата!

Когда шарик упал, он подошел к нему и стал искать. Но шарик или не долетел, или перелетел, так что пришлось повторить попытку еще два раза. Последняя удалась. Оба шарика лежали на расстоянии фута друг от друга» [Твен 2012].

62

В словаре говорится: «Ва-банк – это рискованная стратегия, которую чаще всего используют эмоционально нестабильные или неопытные игроки, которая обычно приводит к катастрофическим результатам. По сути, это означает рисковать остатком своего капитала, поставив его на одну карту, или бросив кости, или вращая колесо». Можно сказать, что игрок – это бедняк-аристократ.

63

Обратимся еще к одному внезапному сопряжению: эта плеяда «заслуживающих пощады» во многом объясняет огромную помощь банкам в 2008 г. Lehmann Brothers, Goldman Sachs и другие просто имели право на спасение за то, что осмелились, не как акт милосердия со стороны государства, за который они должны быть благодарны, не из-за какого-либо чувства вины и ответственности, которые сопровождали бы их огромные долги и спекуляции, но будучи «в милости» по самому своему положению, которое давало им право на спекуляцию. Они рассчитывали на милость, на чудо, и только чудо могло возместить их безрассудную дерзость, а когда они потерпели неудачу, оказалось, что они действительно не нуждаются ни в милосердии (ни в чудесах), имея на это право с самого начала. Именно здесь претензии на милосердие приобретают структуру шантажа, в противном случае вся экономика (предположительно) рухнет.

64

Фрейд на удивление цитирует Оффенбаха, его оперетту «Прекрасная Елена» (1864), т. е. действует согласно указаниям Леви-Стросса о том, что все версии мифа необходимо прочитывать вместе, на одном уровне, как пермутации одной и той же матрицы, несмотря на время возникновения.

65

Об этом наиболее наглядно свидетельствует сновидение об инъекции Ирме, которое Фрейд возвел в ранг образцового сновидения, модели и парадигмы в самом начале «Толкования сновидений», как пример своего метода интерпретации снов. Речь, конечно же, идет о его собственных сновидениях, которые в целом и в частностях связаны с его особым положением, его фантазматическим миром и идиосинкразическим путем его наслаждения.

66

Один из многих исторических промахов Шекспира: Венеция тогда еще не имела разрешения на торговлю с Мексикой, там не было никаких венецианских кораблей.

67

Я нахожу удивительным, что Саймон Кричли и Том Маккарти видят в Антонио просто представителя икономии, в противовес шейлоковской хрематистике. «Антонио неустанно пытается отменить хрематистическую логику кредита, восстанавливая естественную экономику беспроцентного обмена. <…> Именно в вопросе кредита мы переходим от икономии Антонио к шейлоковской хрематистике» (Critchley, McCarthy 2004: 8). Помимо сомнительного характера бизнеса Антонио, купцы всегда находились под подозрением того, что они были агентами хрематистики уже в глазах Аристотеля и Платона – они были не производителями, а торговцами уже произведенными товарами, «перекупщиками», они не соблюдали меру природы и были прежде всего «кочевыми подданными», никогда не укорененными в ойкосе. Антонио, будучи купцом, никогда не мог быть сторонником этой похвальной цели.

68

См.: «„Истинная“ любовная история, история любви до гроба, происходит между купцом и евреем. За почти эротическим соблазнением и сладостным риском поставить свою жизнь на кон и зависеть от воли случая стоит желание этого депрессивного человека: найдется ли наконец-то хоть кто-то, кто бы мог попасть мне в сердце, даже если это будет стоить мне жизни?» [Sibony 1988: 161].

69

Нечто аналогичное действительно и в отношении гомосексуалов как сообщества – к этому мы вернемся.

70

В свое время Вернер Зомбарт («Евреи и хозяйственная жизнь», 1911) отстаивал тезис о том, что евреи являлись синонимом модернизации и экономического расцвета: там, откуда они были изгнаны, это приводило к экономическому кризису, там же, где их приняли, это сопутствовало экономическому развитию. Книга стала ответом на «Протестантскую этику» Вебера, так называемым ее «еврейским дополнением», однако тезис Зомбарта так или иначе слишком веский и эмпирически слишком слабо обоснован, слишком много имеется противоположных примеров.

71

Истории о еврейских врачах, которые в то же время являются отравителями – так же как фармакон, лекарство и яд одновременно, – представляют собой часть всеобщей и устойчивой фантазматики. Когда Сталин лежал на смертном одре, точно таким же образом начали циркулировать слухи о том, что еврейские врачи хотят отравить советское руководство.

72

Контекст джойсовской цитаты таков, что Стивен старается как можно больше очернить Шекспира. Его успех якобы был связан с тем, что ему удавалось любое событие повернуть в свою пользу и таким образом в случае с Шейлоком трубить в рог антиеврейских гонений.

73

Произведение было повторно напечатало в 1558 г. в Милане, английского же перевода тогда не существовало. Шекспир должен был читать либо итальянский оригинал, либо какой-нибудь рукописный перевод или обработку.

74

Метод выбора здесь был тоже более радикальным: претенденты должны были провести ночь с прекрасной дамой. Это никому не удается, поскольку еще прежде дама усыпляла их при помощи вина, в которое было подмешано снотворное – пока служанка одному, особенно симпатичному, не доверила эту тайну. – Выбор трех ларцов Шекспир заимствовал из другого источника.

75

Отсылки к разрастанию капитализма – беспрецедентному масштабу торговли, обогащения, банков и т. д. – повсеместны. Мы видели, что у Антонио корабли плавают по всему миру, у мальтийского еврея Вараввы деньги вложены в Венеции, Флоренции, Антверпене, Севилье, Франкфурте, Любеке и Москве. Словом, глобализация идет полным ходом, «Венецианского купца» мы можем в конечной инстанции рассматривать также как произведение о проблемах глобализации.

76

Еврей в свой смертный час демонстрирует мужество без раскаяния и так своим падением в кипящее масло и своей стойкостью действительно служит прообразом для Дон Жуана: «Встречай, Варавва, твой последний час, / Но в страшных муках все же попытайся / Закончить мужественно жизнь свою». О сравнении двух произведений см.: [Mayer 1994: 332–339] и [Gross 1992: 19–25]. Майер отмечает, что Марло является также автором «Трагической истории доктора Фауста» и что существует внутренняя связь между еврейством и фаустовским мотивом, в которую мы не можем здесь углубляться. Помимо этого, он также автор пьесы «Эдуард II» («The History of Troublesome Reign and Lamentable Death of Edward the Second, King of England»), ни больше ни меньше, как первого литературного произведения после Античности, которое эксплицитно, а не эпизодично или прикровенно посвящено гомосексуальности [Mayer 1994: 196 f], – для нашей темы оно имеет значение, поскольку к союзу между еврейством и гомосексуальностью мы еще вернемся.

77

«Несомненно существует правда, которая не что иное, как противоположность неправды, однако здесь есть еще одна правда, которая витает над ними, точнее, является основанием обеих и которая связана с самим фактом формулирования, ведь я не могу ничего сказать, не предположив это как действительное. <…> Другими словами, существует два вида правдивого: первый, который является противоположностью лживости, и второй, который нейтрально позволяет существование как правдивому, так и неправдивому. <…> именно это устанавливает место Другого как „место правды“ – правды, которая не имеет противоположности» [Miller 1993: 30–31]. Такое понимание хоть и само по себе не является чем-то специфически лакановским – в некоторых формах мы можем найти его как в аналитической традиции (Фреге, Рассел), так и у Хайдеггера (здесь, в конце концов, острие диапазона правды предстает как Unverborgenheit, несокрытость).

78

Шейлок: «I will feed fat the ancient grudge I bear him» – «Уж я вражду старинную насыщу». Или когда он отправляется к христианам на ужин: «Из ненависти буду есть: пусть платит / Мот-христианин» (II/5). – На основании таких и некоторых подобных им мест можно было бы сделать вывод о том, что Шейлок, в психоаналитических терминах, скорее оральный тип, нежели анальный, что он, другими словами, окружен метафорикой поедания, поглощения, каннибализма, а не столько метафорикой анальности (отсюда же скупость). Этот тезис развил и отстаивал не кто иной, как Роберт Флисс, сын того самого близкого друга Фрейда – Вильгельма Флисса [см.: Holland 1964 и Gross 1992: 84–85, 303]. Тезис не имеет большого смысла, поскольку скупец как прототип фрейдовского «анального характера» всегда воспринимается как некто, кто пожирает нас, и как крайнее следствие самого себя. Упрек в каннибализме, латентно присутствующий в антисемитизме, всегда был в самой тесной связи с ростовщичеством.

79

В конце концов некий вариант того, что наказанием за воровство было отсечение руки, в различных культурах являлся действительным в течение долгого времени, в шариатском праве это актуально еще и сегодня, теоретически последний действовал и в елизаветинском своде законов времен Шекспира.

80

Симон-Никола-Анри Ленге (1736–1794) – французский историк эпохи Просвещения, адвокат и теоретик права, плодовитый писатель, принявший участие во Французской революции и окончивший свою жизнь на гильотине.

81

«Топос о том, что еврейские мужчина – своего рода женщины, имеет уже почетный возраст и восходит как минимум к Европе XIII в., когда считалось общепринятым, что у еврейских мужчин есть менструация. <…> Как пишет итальянский астролог XIV в. Чекко Д’Асколи: „После смерти Христа все иудейские мужчины подвержены менструации так же, как женщины…“ Ключ к объяснению находится в последовательной репрезентации евреев в качестве женщин в европейской культуре, что в большей степени происходит от их обрезания, которое толковалось как феминизация…» (Д. Боярин; цит. по: [Santner 1995: 175]). Кувада (от фр. couvade, слово в рамках антропологии впервые использовал Э. Тайлор в 1865 г.) означает обычай некоторых народов, согласно которому при рождении ребенка отец демонстрирует симптомы родов, лежит в постели и т. д., следы последнего можно также найти в раввинистическом иудаизме [см. там же: 177 f].

82

«В середине XIX в. Шейлока играли также девочки: Жан М. Давенпорт, Лора Гордон Бун (ее сестра Анна Изабелла играла Порцию) и вундеркинды Кэйт и Эллен Бейтман; Эллен играла Шейлока в четыре года вместе со своей сестрой, исполняющей Порцию в шесть лет, как в профессиональных театрах, так и в репетиционных классах. Ввиду наклонности, которую XIX в. демонстрировал в отношении как детей, так и мужчин в женских ролях, эти Шейлоки менее аномальны, чем может показаться на первый взгляд (Эллен Бейтмен, например, играла также Ричарда III и Леди Макбет)…» [Garber 1992: 230].

83

Если поискать еще и другие шекспировские промахи, то особый смысл будет иметь следующий: в данной пьесе, где – в пятом акте – столько говорится о музыке, Шейлок выступает как антимузыкальное существо par excellence, человек без какого-либо слуха (и кого не трогает музыка, тот преступник, говорит Лоренцо (V/1)). Музыка – пища для любви (см. знаменитое начало «Двенадцатой ночи, или Что угодно»), и евреи, конечно, должны быть поставлены на противоположный полюс, как можно дальше от музыки. Даже Джессика, сбежавшая дочь Шейлока и, значит, «положительный персонаж», заявляет: «I am never merry when I hear sweet music» – «От сладкой музыки всегда мне грустно» (V/1) (поразительно еще и то, что это ее последние слова в произведении, хотя до его окончания еще немало текста). Исторически это представляется крайне далеким от реальности: евреи всегда были музыкальным народом, музыка наполняла их повседневную жизнь, в двойном образе литургической и плясовой, «развлекательной», и почиталась больше всего, евреи же и вне своего сообщества прежде всего ценились как музыканты и учителя музыки. О еврейском музыкальном престиже и традиции еще сегодня свидетельствует их преобладающее присутствие среди высочайших виртуозов. Если Шекспир ставит столь высоко музыку, то это потому, что в ней он, согласно ренессансным неоплатоническим идеям, видел отражение небесной гармонии, из которой евреи по определению должны быть исключены.

84

См., например, его памфлет «О евреях и их лжи» («Von den Jüden und iren Lügen», 1542), который читается как невероятный и ужасающий призыв к погромам [Schwanitz 1997: 65].

85

В голливудской версии 1952 г. Ребекку играла Элизабет Тейлор, для которой это была ее первая большая роль, Ровену же играла Джоан Фонтейн, чьей самой крупной ролью, как ни странно, стала хичкоковская «Ребекка» (1941).

86

Генрих Маршнер «Храмовник и еврейка» (1829); Джованни Пачини «Ivanhoe» (1832); Николай Отто «Храмовник» (1840); Б. Пизани «Ребекка» (1865); сэр Артур Салливан «Айвенго» (1832).

87

Использование общих религиозных принципов и убеждений во имя особых любовных и сексуальных интересов – один из топосов Прешерна. Когда Розамунда Турьяшская узнает, что в Боснии нашлась красавица еще прекрасней, чем она, ее вдруг охватывает религиозная одержимость: «Я слыхала, что боснийцы / Христиан порабощают. / Ну не стыдно ли юнакам / Земляков в оковах видеть… / Островрхар, отважный витязь, / Собери свою дружину / И товарищей проворных…» [Прешерн 1955: 49]. Вершинным и самым комплексным примером этого топоса, безусловно, выступает поэма Прешерна «Крещение при Савице» (1836).

88

Перевод со словен. мой. Примеч. пер.

89

Оба стихотворения были написаны в одно и то же время, оба опубликованы в 1845 г., первое – в январе в газете «Illyrisches Blatt», второе – в апреле в газете «Kmetijske in rokodelske novice», оба содержат аллюзии на чешское еврейство и, очевидно, являются давним откликом на путешествие Прешерна в Моравию в 1828 г., где он впервые познакомился с иудеями.

90

[См.: Mayer 1994: 416–420]. Знаковым является то, что Деронда и вместе с ним автор в итоге противятся интеграции и ассимиляции евреев, герой становится «сионистом» и выступает за то, чтобы его народ, рассеянный по всему миру, снова стал нацией и получил свой национальный центр и территорию.

91

Перевод со словен. мой. Примеч. пер.

92

См. «Драматургические отрывки» («Dramaturgische Fragmente», 1781) Иоганна Фридриха Шинка: «Монарх, который вопреки стольким возможностям забыть о своей человечности всегда остается человеком и лишь в этом более возвышен, чем другие люди, именно такой человек – тот наипривлекательнейший образ, который может создать художник» [Цит. по: Dolar 1992: 21].

93

Монтеверди (1567–1543), современник Шекспира, который, правда, пережил его на почти три десятилетия, к слову сказать, достиг пика своей карьеры в 1613–1643 гг. именно в Венеции, где сформировалась самая сильная оперная школа и первый «массовый» оперный дом, существовавший на коммерческой основе.

94

Намного подробнее об этом см.: [Dolar 1992].

95

Здесь лишь в примечании обращу внимание на исключительную книжицу Ивана Нагеля (1985), которая носит название «Автономия и милость» («Autonomie und Gnade»).

96

Здесь представлен устоявшийся риторический топос любви: любить можно лишь посредством образцов, посредством помещения в определенную традицию и ее топосов, посредством обращения к великому повествованию. И чем была бы любовь без риторики?

97

В этом заключается вся суть теории Маркса: что рабочий якобы оплачивается по цене своей рабочей силы, что таким образом за товар «рабочая сила» он получает стоимостный эквивалент и что с этой точки зрения не было никакого мошенничества. Секрет же в том, что товар «рабочая сила» парадоксального сорта, он способен произвести больше стоимости, чем стоит сам по себе. Тут, согласно Марксу, ключ к прибавочной стоимости и прибыли.

98

Это хорошо осознавал Кафка, который все время выделял эту оборотную, сверх-я составляющую закона в чистой форме: «Суду от тебя ничего не нужно. Он принимает тебя, когда ты приходишь, и он отпускает тебя, когда ты уходишь» («Процесс»). Кафкианского суд – немилосердное пространство милости, место, где не хватило буквы закона, и поэтому она открывает бесконечный долг, который субъект никогда не может удовлетворить. Вся жестокость кафкианского суда в том, что это место бесконечной милости.

99

По воле случая первая постановка в мае 1936 г. непосредственно следовала за палестинским восстанием в апреле 1936 г., будто бы европейских событий было недостаточно. Пьеса тут же спровоцировала дискуссию о приемлемости мщения за еврейские жертвы, виной которых стали палестинцы, а в Шейлоке тут же узнали человека сегодняшнего времени [см.: Gross 1992: 283].

100

Ироничное примечание относительно союза между Гейне и Ротшильдом вышло из-под пера не кого иного, как Бальзака, который одну из повестей «Человеческой комедии», «Деловой человек», посвятил «Господину барону Джемсу Ротшильду, генеральному австрийскому консулу в Париже, банкиру», а другую, «Принц богемы», – Гейне: «Дорогой Гейне! Вам посвящаю я этот очерк, Вам, кто в Париже представляет мысль и поэзию Германии, а в Германии – живую и остроумную французскую критику; Вам, кто лучше, чем кто-либо другой, поймет, чтó здесь от критики, от шутки, от любви и от истины». Таким образом «Деловой человек» и «Принц богемы» образуют крайне необычную пару ([Цит. по: Mayer 1994: 380–381], относительно союза Гейне – Ротшильд см. [Там же: 368–385]).

101

К связи между ростовщиком и готическим героем мы еще вернемся. Бальзак начал свою писательскую карьеру в традиции готического романа, но тут он нашел своего нового готического villain (злодея): все еще во мраке, но уже не в подвалах замка, а посреди Парижа, не с кинжалом и ядом, а с кредитными письмами и долговыми расписками, не аристократический undead dead, а вампир в виде бизнесмена [См.: Bardèche 1984: 223].

102

«Морщины его желтоватого лба хранили тайну страшных испытаний, внезапных ужасных событий, неожиданных удач, романтических превратностей, безмерных радостей, голодных дней, попранной любви, богатства, разорения и вновь нажитого богатства, смертельных опасностей, когда жизнь, висевшую на волоске, спасали мгновенные и, быть может, жестокие действия, оправданные необходимостью» [Там же].

103

«Я достаточно богат, чтобы покупать совесть человеческую, управлять всесильными министрами через их фаворитов, начиная с канцелярских служителей и кончая любовницами. Это ли не власть? Я могу, если пожелаю, обладать красивейшими женщинами и покупать нежнейшие ласки. Это ли не наслаждение? А разве власть и наслаждение не представляют собою сущности вашего нового общественного строя?» [Бальзак 1989]. Но существует объект, который концентрирует власть и наслаждение и который другого порядка по сравнению с властью и наслаждением общественного строя.

104

В сноске добавлю, что исключительное сопроводительное исследование Ф. Бертье в издании «Гобсека» издательства «Flammarion» вдохновило на многие мысли в этой главе.

105

Лишь в одном месте он говорит: «В светских кругах будут называть меня жидом, эфиопом, ростовщиком, грабителем…» [Там же]. Под крылом данной духовной сущности золота евреи и эфиопы оказываются на одной стороне.

106

«Да если б не расточители, что бы вы делали? – говорит ему один из должников. – Мы с вами друг для друг необходимы, как душа и тело» [Там же]. В золоте заключается духовная сущность, а spiritus, который в нем обитает, это в то же время spiritus, который движет всеми человеческими страстями, его душа.

107

«Проливая слезы бешеной ненависти или скорби, молит меня и самый спесивый купец, и самая надменная красавица, и самый гордый военный. Сюда приходит с мольбою и знаменитый художник, и писатель, чье имя будет жить в памяти потомков» [Там же]. Зная о жизни Бальзака, мы можем с легкостью представить, как он в слезах умоляет ростовщика.

108

«Более или менее осознанная аффективная идентификация Бальзака с ростовщиком…» (Лео Мазе). «Гобсек <…> столь похож на то, чем был в своем ненасытном призвании Бальзак…» (Альбер Бегуен). См. [Berthier 1984: 231, 220].

109

Парижская ветвь Ротшильдов получила беспрецедентный размах в течение XIX в. и стала синонимом финансового капитала, ее могущество продлилось и в ХХ в., пока в 1982 г. основанный им банк не был национализирован. Морис де Ротшильд еще в 1929 г. стал сенатором. Бальзак изобразил Ротшильдов в портрете семьи Нусинген.

110

Я могу лишь в примечании указать, что Гобсек находит своего антипода в Вотрене, в этом великом злодее, парадигматическом негодяе «Человеческой комедии». Вотрен тоже смотрит на общество без всяческих иллюзий, однако, в отличие от Гобсека, Вотрен – демонический общественный бунтарь, желающий во имя своих целей рекрутировать еще и остальных (отсюда вся история с Растиньяком). Для наших целей важнее другая параллель: Вотрен, этот великий злодей, заканчивает свою карьеру так, что напоследок становится шефом полиции. Если Гобсек в первом финале повести стал Ротшильдом, то Вотрен стал Видоком (который, собственно, и послужил для Бальзака в качестве исторического прообраза).

111

Габитус – понятие в социологии, указывает на образ действий, поведенческий склад, умонастроение, означает систему приобретенных схем и предрасположенностей, действующих на практике как категории восприятия и оценивания, как исходные установки, которые определяют место человека в обществе и порождают конкретные социальные практики индивидов. Примеч. пер.

112

См.: «…у Бальзака, который основательно изучил все оттенки скупости, старый ростовщик Гобсек рисуется уже впавшим в детство в тот период, когда он начинает создавать сокровища, нагромождая товары» [Маркс 1988: 602]. Несомненно, речь идет о регрессии, о впадении в детство, но, как и всякая регрессия, эта также не является простым шагом назад, а следствием логики страсти, которая умирающего Гобсека, вероятно, впервые привела к тому, что на смертном одре, как фигура абсолютного бессилия, он стал воплощением социальной критики.

113

Знаменитый марксовский парафраз лозунгов Французской революции мы можем рассматривать именно как триумф скупца, который вклинивается в виде мельчайшего дополнения: в земном рае прирожденных человеческих прав властвуют «свобода, равенство, собственность и Бентам» [Маркс 2008: 187], где Бентам, внерядовое добавление, благодаря которому и осуществляется ряд, отстаивает как раз момент алчной калькуляции, просчета пользы и баланса частных интересов, более того, калькуляции самих удовольствий. Именно тот самый Бентам, который задумал Паноптикум как идеальную машину, в которой абсолютно ничто не пропало бы даром и наибольший эффект достигался бы наименьшими вложениями. <Иеремия Бентам (1748–1832) – английский философ-моралист и правовед, социолог, юрист, теоретик политического либерализма и родоначальник утилитаризма. Примеч. пер.>

114

К слову: Фрейд часто использует сверх-я и идеал я как синонимы, Лакан – никогда. В данном контексте лучше остановиться на идеале я.

115

Теория заговора, связывающая евреев и масонов, имеет давние датировки, она начала распространяться вскоре после Французской революции, ее авторство исходит из консервативных и клерикальных кругов. Согласно данной теории, Французскую революцию затеяли евреи и масоны, которые втайне дергали за нитки, прикрываясь видимыми требованиями демократии, и таким образом уничтожили тот самый богом данный социальный порядок, где главное слово принадлежало трону и алтарю и где все вещи были на своем месте. Евреи здесь стали синонимом модернизации, бездушного капитализма и прибыли, либерализма, поперечного эгалитаризма и потери подлинных духовных ценностей и традиции. Теория проявила себя как крайне устойчивая, так что почти полтора столетия спустя после ее образования ее смог продуктивно применить фашизм.

116

К слову, Уайльд после выхода из тюрьмы жил во Франции под именем Себастьян Мельмот, в честь одного из агасферовских героев романа Мэтьюрина. Метафора уайльдовской судьбы между Дизраэли и Агасфером?

117

Анонимный Гражданин антисемитских взглядов, представитель тупого устоявшегося мнения, постоянный обитатель и коренной житель по сравнению с блуждающим Блумом, например, говорит о нем: «Волк в овечьей шкуре, вот он кто есть <…>. Вираг из Венгрии! Агасфер, я бы его назвал! Проклятый богом» [Джойс 1997].

118

По одной из интерпретаций, которой снабдил нас Стюарт Гилберт на основе разговоров с Джойсом – для этой книги бесконечных толкований, где за всяким толкованием стоит еще дюжина новых, как в нескончаемой игре зеркал, – основную идею Джойс якобы получил при чтении работы французского эллиниста Виктора Берара «Финикийцы и Одиссея» («Les Phéniciens et l’Odyssée»), который отстаивал тезис о финикийском, т. е. семитском происхождении «Одиссеи» [см. Mayer 1994: 428].

119

Здесь я не могу уделить внимание образам скупости в других культурах. Истории о скупости мы находим в буддистских источниках, в «Панчатантре», в китайских легендах; в арабской культуре существует целый сборник таких историй «Книга о скупых: Китаб аль-бухала», которую в IX в. написал аль-Джахиз.

120

Басни Эзопа распространились в многочисленных вариантах и переводах.

121

Это еще более выразительно проявляет себя в оригинальной записи, представляющей собой двустишие: «Золото этот нашел, а тот потерял его. Первый / Бросил сокровище прочь, с жизнью покончил второй» [Anthologia Palatina]. Дословный перевод звучит так: «Человек, который нашел золото, оставил свою петлю, но человек, который скрыл золото и не нашел его, повесился на петле, которую нашел» [см. Greek Anthology]. Отсюда жестокий, буквально висельный юмор истории, сколь, согласно Фрейду, ее комичность заключается как раз в «экономии психической затраты», которая является возможной благодаря минимализму. Отсюда союз скупости и шуток, с которого мы начали. История о скряге сама до крайности скупа, но когда она таким образом проявляет бережливость в средствах и больше всего экономит, то именно посредством этого экстремального крохоборства и становится щедрой.

122

Если верить датировке, сделанной самим Пушкиным, то «Скупой рыцарь» был завершен 23 октября, «Моцарт и Сальери» – 26 октября, «Каменный гость» – 4 ноября, а «Пир во время чумы» – 8 ноября 1830 г. Первые три трагедии он задумал несколькими годами ранее.

123

Большим подспорьем мне послужило исключительное английское издание: [Pushkin 2000].

124

Скупость, как мы убедились, не обращается к воображению, она грязная и отвратительная, ее невозможно претворить в музыку. Однако пушкинский Барон проявляет страсть, которая сама зовет к переложению на музыку, так что нет ничего удивительного, что в 1906 г. Сергей Рахманинов пишет оперу на сюжет драматического произведения Пушкина. Роль Барона была предназначена Федору Шаляпину, однако тот после возникшего конфликта не захотел ее исполнять.

125

Пушкин, как уже было сказано, написал «Скупого рыцаря» в октябре 1830 г., а опубликовал лишь в 1836 г. В феврале 1837 г. должна была состояться постановка произведения на сцене, но она была отменена, так как Пушкин за два дня до этого был ранен на дуэли, и возникли опасения, что спектакль может привести к волнениям. Пьеса, которая стоит на грани, ознаменовала также предел жизни самого Пушкина.

126

И еще: «…потому что обратили в рабочую лошадь добродетельного человека, и нет писателя, который бы не ездил на нем, понукая и кнутом и всем, чем попало; потому что изморили добродетельного человека до того, что теперь нет на нем и тени добродетели, и остались только ребра да кожа вместо тела; потому что лицемерно призывают добродетельного человека; потому что не уважают добродетельного человека. Нет, пора наконец припрячь и подлеца. Итак, припряжем подлеца!» [Гоголь 1951]

127

Будучи ближе во временном отношении к Гоголю, кажется, что эта программа напрямую воплощает нечто, что следует из гегелевских «Лекций по эстетике», из той части, которая говорит о том, что «связанность особенным содержанием и способом воплощения, подходящим только для этого материала, отошла для современного художника в прошлое; искусство благодаря этому сделалось свободным инструментом, которым он в меру своего субъективного мастерства может затрагивать любое содержание. <…> Для него безразличен любой материал» [Гегель 2007]. Наивысшая ценность искусства теперь проявляет себя именно посредством того, что оно может быть о чем угодно, в конце концов, ни о чем. Это тот момент в гегелевской «Эстетике», из которого вышел модернизм, говоря о Гоголе, заметим, что он вывел это следствие уже через десятилетие или два после Гегеля. Но это завело бы нас слишком далеко. Об этом см.: [Dolar 2019].

128

Так или иначе, весьма значительно то, что как раз перед обращением к этой теме Достоевский в 1844 г. перевел бальзаковскую «Евгению Гранде», которая, как мы видели, является историей о скупом. Достоевский находился в живом и непосредственном контакте с тогдашней европейской литературой. Он восхищался Диккенсом и, вполне возможно, был знаком с его «Рождественской песнью» (1843), еще одной великой отсылкой к скопидомству.

129

[Rosenshield 2013: 184]. В дальнейшем я время от времени опираюсь на этот вдохновивший меня труд.

130

Прохарчин происходит не от Плюшкина, деградировавшего помещика, а из слоя бюрократического чиновничества, который представляет новый фундамент для русского царизма. Его предок у Гоголя – Акакий Акакиевич из «Шинели» (1842, тот же год, что и «Мертвые души»).

131

Газетная заметка, которая послужила основой для рассказа, сообщала, что после смерти скупого в его матрасе обнаружили 1935 рублей и 70¾ копеек. См. [Meyer 1981].

132

«Ничто на первый взгляд не кажется более смешным, чем уподобление господина Прохарчина, самого ничтожного из чиновников Достоевского, наиболее похожего на Акакия Акакиевича, Наполеону или внушение идеи столь же серьезной, какую воображал себе Достоевский» [Rosenshield 2013: 106].

133

Еще один невероятный сюрреалистический элемент истории – это ее финал, воображаемый монолог мертвого Прохарчина, в облике которого будто бы отразилась озарившая его новая мудрость: «оно вот умер теперь; а ну как этак, того, то есть оно, пожалуй, и не может так быть, а ну как этак, того, и не умер – слышь, ты, встану, так что-то будет, а?» [Достоевский 1988]. Так же, как и гоголевскому Акакию Акакиевичу, послужившему, вероятно, вторым прообразом помимо Пушкина, Прохарчину тоже удается наводить страх после смерти, при этом он не в состоянии свести символические счеты.

134

Русское слово «преступление» намного более эвокативно, чем словенское zločin (или английское crime) и этимологически равнозначно трансгрессии (от лат. trans-gredior, переступить через), выходу за грань.

135

Во времена, когда в классической фигуре скупца произошел перелом, возрос интерес и к реальных скрягам, хотя исторические данные в значительной степени окрашены фантазмами и предположениями. Самым известным является труд Ф. Сомнера Мерривезера «Жизни и анекдоты скряг, или Страсть алчности, проявляющаяся в скупости, необъяснимой жизни и поразительной смерти самых отъявленных скряг всех возрастов, с несколькими словами о бережливости и экономии» («Lives and Anecdotes of Misers or The Passion of Avarice displayed in the parsimonious habits, unaccountable lives and remarkable deaths of the most notorious misers of all ages, with a few word on frugality and saving», Лондон, 1850). Мерривезер посвящает целую главу женщинам-скрягам, предположительно существовавшим согласно историческим свидетельствам, таковыми были Мэри Лухорн (умерла в 1766), Элизабет Уилкокс (1768), три сестры Воогт из Амстердама (последняя умерла в 1779), Джоанна Хоррел из Эксетера (1789) и т. д. Все были либо старыми девами, либо вдовами в течение продолжительного времени, и все дожили до глубокой старости – скупость продлевает жизнь, наслаждение же ее сокращает; и у всех после смерти нашли фантастические богатства. Несколько больше доверия вызывает описание Марджери Джексон, которая в 1847 г. умерла в Карлайле, но во всех историях сложно отличить правду от выдумки.

136

Это касается также ее описания в романе: «Это была крошечная, сухая старушонка, лет шестидесяти, с вострыми и злыми глазками, с маленьким вострым носом и простоволосая» [Достоевский 1978].

137

Быть может, судьбу Дмитрия Карамазова, этого прототипа «русской души», следует рассматривать как ироничный комментарий к ней Достоевского: если сперва кажется, что он «по-русски» промотал все 3000 рублей за одну ночь, то задним числом выясняется (если это вообще так), что он потратил лишь половину, что таким образом он сперва «прижимисто» отсчитал 1500 рублей и отложил их, чтобы потом «по-русски» растранжирить оставшуюся половину.

138

Эти слова, правда, принадлежат не Корейко, а Остапу Бендеру, разделяющему тот же взгляд на это общество. Бендеру, который с помощью вымогательства заполучает от коллеги-мошенника Корейко миллион, в итоге не удается сбежать, он также будет вынужден дожидаться распада социализма.