О скупости и связанных с ней вещах. Тема и вариации - [98]

Мне не нужно денег, или, лучше, мне не деньги нужны; даже и не могущество; мне нужно лишь то, что приобретается могуществом и чего никак нельзя приобрести без могущества: это уединенное и спокойное сознание силы! Вот самое полное определение свободы, над которым так бьется мир! Свобода! Я начертал наконец это великое слово… Да, уединенное сознание силы – обаятельно и прекрасно [Достоевский 1979].

Скажут, глупо так жить: зачем не иметь отеля, открытого дома, не собирать общества, не иметь влияния, не жениться? Но чем же станет тогда Ротшильд? Он станет как все. Вся прелесть «идеи» исчезнет, вся нравственная сила ее. Я еще в детстве выучил наизусть монолог Скупого рыцаря у Пушкина; выше этого, по идее, Пушкин ничего не производил! Тех же мыслей я и теперь

[Там же].

Одинокое осознание силы, дословно взятое из «Скупого рыцаря», и затем сила идеи, которая превосходит силу материального богатства как его метафизическая надстройка, – именно в этом состоит двигатель многих героев Достоевского, их скрытая побудительная страсть, призывающая из низкого социального положения подняться до положения могущества. Ими руководит не то, что бы они могли себе позволить, а потаенная сила идеи, заимствованная у Барона. Один из наиболее проницательных толкователей заявляет: «Из всех произведений Пушкина на Достоевского больше всего повлиял „Скупой рыцарь“, которым он был, так сказать, одержим»[129].

Но начнем с начала, с рассказа «Господин Прохарчин», одного из первых произведений Достоевского, а точнее, третьего, опубликованного в 1846 году, после большого успеха «Бедных людей» и почти провала «Двойника». В центре рассказа – мелкий чиновник (якобы он представляет самый низший чин среди всех чиновников, выступающих у Достоевского)[130] Семен Иванович Прохарчин, живущий достаточно нищей жизнью в качестве съемщика в квартире Устины Федоровны, притом «в уголке самом темном и скромном». За свое жилье он платит меньше, чем другие съемщики, поскольку благодаря смирному и незаметному поведению полюбился хозяйке, за обеды также отдает полцены, съедая лишь половину порции. Словом, этот престарелый и скромный человек, абсолютно незаметный, выделяется разве что своей скаредностью и крайней бережливостью, сэкономленные деньги он якобы посылает своей золовке (о которой выясняется, что он ее выдумал). Для других постояльцев Прохарчин является излюбленной мишенью для насмешек, особенно с того момента, когда ему шутя приписывают, что он наверняка прячет клад в своем сундуке, его же этот намек настолько расстраивает, что он несколько дней не может прийти в себя, возвращается к этой теме и с огорченным видом старается всё опровергнуть. Но это еще больше подзадоривает насмешническую фантазию проживающих вместе с ним, так что их умышленные инсинуации постепенно приводят его к сумасшествию, ко все более дикому поведению, к побегу, а в итоге к болезни и смерти. После его кончины выясняется, что он в своем тюфяке действительно прятал «клад», накопленный в течение всей бедной жизни посредством самоотречения и разрыва всех контактов с другими. Никакого обмена, взаимности или эмпатии в его жизни не было, лишь присваивание для себя.

Эта простая история, якобы основанная на сообщении о реальном событии, кажется особенно необычной в свете того, что Достоевский соотнес ее со «Скупым рыцарем». Как это понимать? Что бы могло представлять бóльшую противоположность, более радикальный контраст, чем параллель пушкинского Барона и Прохарчина? С одной стороны всесильный средневековый (предположительно французский) рыцарь, высокомерный аристократ, а с другой – мелкий петербургский чиновник; с одной стороны, Барон, который хвалится своей потенциально безграничной властью над всем миром, а с другой – несчастный, который выдает себя за самого большого бедняка; с одной стороны, сокровище, скрытое под величественными сводами замкового подвала, как в крипте или мавзолее, с другой – тайник в тюфяке за неимением лучшего, в непосредственной близости от других постояльцев; далее: богатство Барона требовало обилия преступлений, мысль о которых он смакует как раз ввиду трансгрессии, и угрызения совести, которые его преследуют, лишь увеличивая его наслаждение, тогда как Прохарчин вовсе не человек действий и еще меньше – преступлений, но грязного сребролюбия: несмотря на это, он панически отгоняет угрызения совести из-за наименьшего проступка, когда он однажды не заплатил несущественную сумму какому-то извозчику. С одной стороны, человек идеи и абсолютной силы, с другой – прозябание и бессилие; с одной стороны, Барон со своей впечатляющей барочной риторикой и блестящим красноречием, с другой – человек, который не способен артикулировать свои мысли, выражается при помощи загадочных предложений, прибегает к агрессивно-бессильной брани. И верх иронии: у Барона в его сундуках лежат груды золота, пусть и запятнанного кровью, бедный же чиновник прячет в тюфяке что-то, что сперва кажется похожим на миллион, но, когда пересчитывают, оказывается, что речь идет о 2497 рублях и 50 копейках. Упоминание копеек здесь наиболее говорящий факт – каким же большим должно быть накопленное сокровище, если при этом нужно упомянуть 50 копеек?