О процессе цивилизации - [28]

Земля в данном обществе всегда была «собственностью» тех, кто ею фактически распоряжался, кто реально пользовался правом владения и был достаточно силен для того, чтобы отстоять приобретенное. Поэтому тот, кто должен был раздавать землю ленникам в обмен на их службу, поначалу оказывался в большей зависимости от тех, кто получал землю за службу. Конечно, у сюзерена оставалось «право» на ленные земли, но фактически ею распоряжались вассалы. Единственное, что связывало уже имевшего землю ленника с сюзереном, была защита в самом широком смысле этого слова. Но такая защита требовалась далеко не всегда. Подобно тому как короли в феодальном обществе сильны до тех пор, пока вассалы нуждаются в их защите и в их военном руководстве при наличии внешней угрозы, и особенно сильны, когда захватывают новые земли и могут их делить, а слабы тогда, когда их вассалам ничто не угрожает и нет новых земель, точно так же сюзерены более низкого уровня оказываются слабыми, когда ленники утрачивают потребность в их защите.

На любой ступени иерархии сюзерен способен силой принудить каждого из своих вассалов к подчинению или отобрать у него землю. Но он не может предпринять такие действия одновременно в отношении всех или даже многих вассалов. Ведь для того, чтобы справиться с одними рыцарями, он должен привлечь на службу других (в то время не могла даже возникнуть мысль о вооружении крепостных), при этом у него должны были иметься новые земли для того, чтобы расплатиться за службу. Но и для завоевания новых земель ему также требуются новые воины. Все эти факторы привели к разделению западнофранкского царства на множество все уменьшающихся уделов. Любой барон, любой виконт, любой сеньор, сидя в своем замке, властвовал над поместьями и был подобен правителю государства. Сила номинального сюзерена, т. е. центральной власти, была незначительной. К такому результату привел обладающий принудительной силой механизм взаимовлияния спроса и предложения в условиях, когда вассалы, фактически распоряжавшиеся землями, все менее нуждались в защите сюзерена и, следовательно, зависели от него меньше, чем он от них. Дезинтеграция владений и переход земель от короля к иерархически организованному рыцарству в целом (а именно это и называется «феодализацией») достигли крайнего предела. Но социальная система, возникшая вместе с такой дезинтеграцией, уже содержала в себе противоположную тенденцию — движение к новой централизации.

8. О социогенезе миннезанга и куртуазных форм общения

27

В процессе феодализации можно различить две фазы: фазу крайней дезинтеграции (о ней шла речь выше) и идущую за ней фазу начала обратного движения, когда появляются первые, еще относительно слабые попытки реинтеграции. Если взять в качестве исходного пункта состояние крайней дезинтеграции, то за ним начинается длительный исторический процесс, в ходе которого устанавливается взаимозависимость все больших территорий и все больших множеств людей и в итоге возникают хорошо организованные интегрированные общности.

«В X в. и еще в XI в. продолжается распад государства. Кажется, что уже никому не удастся удержать в своих руках удел, который был бы достаточно велик для сколько-нибудь значимого действия. Лены, поместья, права делятся все дальше и дальше… Сверху вниз, по всей иерархической лестнице, любая власть находится на пути ко все большей дезинтеграции.

Но затем, уже в XI и особенно в XII в., последовала реакция. Мы встречаемся с феноменом, в различных формах не раз повторявшемся в истории. Землевладельцы, находящиеся в лучшем положении и имеющие большие шансы, получают контроль над феодальным движением. Они придают феодальному праву, фиксация которого начинается в это время, иную направленность, ущемляя интересы своих вассалов. Их устремлениям способствовали определенные исторические обстоятельства… Эта реакция поначалу происходила в виде консолидации людей, некогда достигших определенных социальных позиций»[54].

Вместе с постепенным переходом рыцарского общества от мобильной фазы подъема и экспансии с относительно большими возможностями для индивидов к фазе с «закрытыми позициями», когда каждый стремится прежде всего удерживать и укреплять уже имеющиеся владения, вновь нарушается равновесие, существовавшее между рыцарями, сидевшими по своим замкам как своего рода царьки, «reguli»: небольшое число богатых, крупных землевладельцев набирают социальную силу, резко возвышаясь над множеством мелких феодалов.

Нам еще придется более подробно говорить о механизме действия монополии, начавшем при этом свою работу. Укажем пока только на один действующий здесь фактор, благодаря коему преимущества немногих крупных землевладельцев резко возрастали. Речь идет о той роли, что играла постепенно набиравшая силу коммерциализация общества. Сплетение взаимозависимостей, механизм взаимодействия спроса и предложения и на землю, и на защиту, и на службу в менее дифференцированном обществе X и даже XI в. еще находились в процессе формирования. Медленно на протяжении XI в., намного быстрее в XII в. эта сеть усложняется. При нынешнем состоянии исторических исследований трудно в точности определить, насколько выросла торговля и увеличилось количество денег в обращении. А только располагая этими данными, можно было бы дать серьезный анализ реальных изменений, происшедших в соотношении социальных сил. Нам достаточно констатации того, что вместе с дифференциацией труда в обществе происходили рост рыночного сектора и интенсификация денежного обращения, даже если натуральная форма хозяйства еще долгое время оставалась господствующей. Этот рост торгового оборота и денежного обращения шел скорее на пользу небольшого числа крупных и богатых землевладельцев, а не огромной массе мелких рыцарей. Последние в основном продолжали жить так же, как и раньше, получая пропитание со своих поместий. Они потребляли произведенное непосредственно в их поместьях, и их включение в сеть торговли и обмена оставалось минимальным. Крупные землевладельцы, напротив, входили в эту сеть, причем не только за счет продажи избытков продукции, получаемых с их земель. Растущие поселения ремесленников и торговцев, города, чаще всего примыкали к крепостям и центрам управления больших уделов. При всех колебаниях, характерных для отношений между крупными феодалами и коммунами, входившими в их уделы, при всем недоверии, вражде и открытой борьбе, завершавшейся непрочным миром, в конечном счете крупные феодалы получали от коммун подати, что усиливало их позиции по отношению к мелким рыцарям. У крупных феодалов возникли шансы на выход из порочного круга, когда предоставление лена за службу влекло за собой утрату власти над отданными вассалам землями. У них появился шанс противостоять центробежным силам. При дворах крупных землевладельцев накапливаются богатства, которых нет у большинства мелких помещиков, — благодаря прямому или косвенному участию в сети торговых отношений. Богатства выступают то в натуральном виде, то в виде драгоценных металлов, слитков или отчеканенных монет. Эти процессы развертываются на фоне увеличивающегося «спроса на шансы», растущего предложения своей службы со стороны обедневших рыцарей и прочих отчужденных от земли лиц. Чем меньше становилось возможностей для экспансии, тем быстрее во всех слоях, не исключая и высшего, росла резервная армия служилых людей. Очень многие представители знати уже довольствовались тем, что находили хоть какое-то место при дворе крупного феодала, получая у него пристанище, одежду и стол. Если же им каким-то образом удавалось по милости господина получить в лен клочок земли, то это считалось особой удачей. Хорошо известная в Германии судьба Вальтера фон дер Фогельвейде в этом отношении вполне типична для многих людей во Франции. Учитывая данный социальный механизм, можно хотя бы отчасти понять все те унижения, мольбы, разочарования, что стоят за ликующим криком Вальтера: «У меня есть свой лен!».