О процессе цивилизации - [110]

В начальном пункте этого движения рыцари живут как бы сами по себе, равно как и горожане, и крестьяне. Пропасть между сословиями глубока даже при пространственной близости сфер их существования; различны обычаи, жесты, одежды, развлечения, хотя имеются и отдельные заимствования. Социальные контрасты здесь видны повсюду — люди, принадлежащие к более однородному миру, охотно говорят о тогдашней более «красочной жизни». Высший слой, дворянство, еще не ощущает особого социального давления снизу; даже буржуазия еще не оспаривает функций и престижа высшего сословия. Дворянину еще нет нужды себя сдерживать и размышлять о том, как сохранить свою высшую позицию. Он располагает своей землей, в руках у него меч; главным источником опасности для него являются другие рыцари. Поэтому невелик контроль рыцарей над поведением друг друга, мал и самоконтроль, к которому оказывается принужденным отдельный рыцарь. Его социальная позиция гораздо более прочна и самоочевидна, чем у придворного. Ему нет нужды избавляться от всякой грубости и вульгарности. Мысли о низших его вообще не беспокоят: у него нет той непрестанной тревоги, что впоследствии будет появляться у представителей высшего слоя при напоминании о низших, а потому нет и соответствующих запретов. Наблюдая низкорожденных, он не испытывает никакого сострадания, только презрение, и выражает его откровенно и без всяких вытесненных эмоций. Абрис жизни рыцаря[168], по необходимости краткий, передает эту позицию, хотя избранный нами наглядный материал принадлежит к более позднему, придворному периоду рыцарства.

Мы уже достаточно подробно писали о том, как рыцари шаг за шагом стали втягиваться в сеть более тесных связей с другими слоями и группами, как большая их часть оказалась сначала в функциональной, а затем и в институциональной зависимости от небольшого числа высших дворян. В этом направлении работали процессы, длившиеся столетиями: они вели к утрате военной и хозяйственной замкнутости всех рыцарей, к превращению части из них в придворных.

Работу этого механизма мы ощущаем уже в XI–XII вв., когда укрепляются удельные князья, и все большее число людей, включая многих обедневших рыцарей, начинают искать себе место при крупных или мелких дворах.

Затем над всеми прочими дворами поднимаются дворы принцев — в свободной конкуренции только у выходцев из королевского дома остаются шансы. Самый богатый и самый блестящий из дворов принцев крови — Бургундский двор — дает хорошее представление о том, насколько медленно шло превращение рыцарей в придворных.

Наконец, в XV и особенно в XVI в. это движение ускоряется, возникают новые факторы, способствующие такому превращению, — разделение функций, рост взаимосвязей и интеграция все больших территорий и самых различных слоев. Это хорошо заметно по тому социальному инструменту, употребление которого в точности отображает изменения в функциях и в широте социальных взаимосвязей, — по денежному обращению. Количество денег быстро растет, а вместе с тем падает их покупательная способность, или стоимость. Тенденция обесценивания драгоценных металлов, как и превращение рыцарей в придворных, берет свое начало в раннем Средневековье. Новым при переходе от Средних веков к Новому времени были не монетаризация и не уменьшающаяся покупательная способность денег как таковые, но темп и размах этого движения. Как это вообще часто случается, нечто, поначалу казавшееся лишь количественным изменением, при более внимательном рассмотрении оказывается изменением качественным — изменением в строении человеческих отношений, трансформацией социальной структуры.

Конечно, ускорившееся обесценение денег не было единственной причиной все более отчетливо заявлявших о себе социальных изменений. Мы имеем дело с частным аспектом, с одним из винтиков в целостном общественном механизме. Под давлением конкуренции на определенной ступени начинает расти спрос на деньги; для удовлетворения этого спроса люди ищут и находят все новые пути и средства. Как это было показано выше[169], для разных социальных групп данный процесс имел разное значение. Именно это говорит о наличии многосторонней функциональной взаимозависимости между различными слоями общества. Перемены оказались благоприятными для тех групп, функции которых позволяли им компенсировать падающую покупательную способность денег получением все большего количества последних. К таковым относилась прежде всего буржуазия, в сходном положении был также король, обладавший монополией на сбор налогов. В убытке оказывались рыцари: они имели номинально те же самые доходы, но реально по своей покупательной способности постоянно уменьшавшиеся (причем весьма существенно) вместе с обесцениванием денег. Именно этот поток событий в XVI–XVII вв. все в большей мере привязывал рыцарей ко дворам, ставил их в зависимость от королей. Доходы последних в это же самое время настолько увеличились, что они теперь могли содержать при своем дворе все возрастающее число людей.

Если посмотреть на наследие прошлого как на альбом, где представлены чередующиеся «стили», то у нас возникнет впечатление, будто время от времени вкусы и душевный строй людей резко меняются, словно в результате какой-то мутации: перед нами то «человек готики», то «человек Возрождения», то «человек барокко». Но стоит нам попытаться представить себе всю структуру отношений, в которые включен человек определенной эпохи, стоит принять в расчет изменение институтов, образующих его жизненное пространство, или функции, являющиеся фундаментом его существования, как подобное впечатление все больше стирается. Нам становится все труднее представить себе неожиданную мутацию, необъяснимым образом одновременно захватывающую души множества независимых друг от друга людей. Все изменения такого рода осуществлялись чрезвычайно долго, шли малыми, незаметными шагами. Для нашего слуха различимы только отзвуки громких событий. Но великие взрывы, потрясающие все существование отдельных людей и серьезно меняющие его, представляют собой редкие моменты в череде скучных и почти незаметных социальных перемен, воздействие которых дает о себе знать только через несколько поколений, когда они заявят о себе в виде конфронтации отцов с сыновьями и внуками. Именно так происходила замена одного высшего слоя другим — превращение свободных рыцарей в придворных. Даже на последних фазах этого процесса мы можем встретить индивидов, находящих полноту существования в жизни свободного рыцаря, видящих в ней исполнение своих желаний, реализацию своих дарований и страстей. Но все эти страсти и способности уже оказались нереализуемыми в силу медленного преобразования человеческих отношений: из системы этих отношений уже исчезли соответствующие функции. То же самое можно сказать о дворе абсолютного монарха. Он также не был придуман и создан каким-то индивидом, но формировался постепенно по ходу смещения точки равновесия в соотношении социальных сил. Все индивиды оказывались зависимыми друг от друга, связанными между собой особой формой отношений. Из этой их взаимосвязи рождалась взаимная зависимость, причем уже не они своей связанностью создавали двор, но наоборот, двор для множества людей играл конституирующую роль как способная пережить любого индивида форма человеческих отношений, как прочный институт, воспроизводящий определенного рода связи на основе существующего устройства общества в целом. Мы ничего не поймем в таком социальном институте, как фабрика, если будем рассматривать его вне структуры социального поля в целом, — социального поля, вновь и вновь порождающего фабрики. Мы не поймем, почему одни люди — рабочие и служащие — оказывают услуги другим людям, предпринимателям, а последние зависят от такого рода услуг. Точно так же мы не поймем социальный институт двора времен абсолютизма, если не примем в расчет человеческие потребности и особенности тех взаимозависимостей, которые связывали людей и побуждали их сосуществовать в такой форме. Только с учетом всего этого двор утратит вид некоего случайного, созданного по чьему-то произволу образования; тогда нам не будет нужды задавать себе вопрос «зачем», и существование двора обретет свой смысл в сети человеческих отношений. Мы видим, что на протяжении долгого времени он предоставлял множеству индивидов шансы для удовлетворения потребностей, раз за разом воспроизводившихся обществом.