О процессе цивилизации - [109]

— о необходимом усмирении влечений, вошедшим в обычай при дворах крупных и мелких удельных владык. Это — первые шаги на пути, ведущем к полному превращению рыцарей в придворных и к долговременной трансформации поведения в смысле «цивилизации». Но пока что сеть, в которую угодил рыцарь, еще не столь плотная и обширная. Если он и привыкает к известной сдержанности при дворе, то все же остается еще огромное число людей и ситуаций, не требующих от него ни малейшей самодисциплины. Можно, например, покинуть двор этого господина и его супруги в надежде найти другое прибежище. Дороги полны неожиданностей, встреч, не требующих какого бы то ни было регулирования поведения. При дворе, общаясь с госпожой, следует избегать насильственных действий и вспышек страстей; однако и куртуазный рыцарь остается прежде всего воином — его жизнь представляет собой непрестанную череду войн, сражений, актов насилия. Умиротворяющее принуждение, ведущее к глубокой трансформации влечений, еще не оказывает постоянного и равномерного воздействия на его жизнь. Это принуждение привязано к отдельным местам, его действие в любой момент прерывается, когда вступает в ход иного рода принуждение, — например, законы войны, которая не нуждается в сдерживании аффектов и даже не терпит подобного сдерживания. Поэтому у куртуазного рыцаря самопринуждение является полубессознательной привычкой, неким чуть ли не автоматически работающим аппаратом, еще в весьма незначительной мере. Мы уже указывали на то, что куртуазные предписания во времена расцвета придворного рыцарского общества в немалой своей части были общими для детей и для взрослых. Поведение, соответствующее этим нормам, для взрослых не было чем-то само собой разумеющимся, т. е. настолько самоочевидным, чтобы его уже не нужно было обсуждать. Противостоящие ему побуждения еще не исчезли из сознания. Аппарат самопринуждения, «Сверх-Я», еще не был силен и равномерно развит.

Кроме того, здесь еще отсутствует та главная движущая сила, что впоследствии, при дворе абсолютного монарха, станет побуждать дворян к использованию утонченных форм общения. Давление городских буржуа на дворянство еще сравнительно невелико, а потому мало ощутима и конкуренция между двумя сословиями. Конечно, при дворах удельных князей иной раз рыцарь и горожанин ведут борьбу за равные шансы. Среди миннезингеров встречаются и горожане, и дворяне. Уже с этой точки зрения куртуазный двор иногда дает пример той же закономерности, что в полном виде заявит о себе при дворе абсолютной монархии: здесь в конкурентной борьбе сталкиваются друг с другом люди дворянского и буржуазного происхождения. Но позже, во времена полностью сформировавшейся монополии на господство, функциональная взаимосвязь дворянства и буржуазии, а тем самым и возможность как постоянных контактов, так и длительного соперничества представителей этих сословий, становится значительной и вне пределов двора. Контакты буржуа и рыцарей при куртуазном дворе еще редки. В сравнении с более поздним периодом взаимозависимость буржуазии и дворянства еще незначительна и в обществе в целом. Города и феодалы со своим окружением противоборствуют как чуждые друг другу политические и социальные единицы. Низкий уровень разделения функций, незначительность связей между различными сословиями находят свое выражение в том, что распространение обычаев и идей идет от города к городу, от двора ко двору, от монастыря к монастырю — т. е. происходит в рамках одного и того же социального слоя. Часто они распространяются на большее расстояние, чем действуют взаимные влияния замков и городов в одной и той же местности[167]. Таково строение этого общества, и это следует иметь в виду, чтобы правильно понимать общества с иной структурой, с иными социальными процессами, ведущими ко все большему воздействию «цивилизации» на психический самоконтроль личности.

Здесь, в обществе с преобладанием натурального хозяйства, обмен и взаимосвязи между различными слоями еще незначительны в сравнении с позднейшими фазами социального развития. Поэтому в жизни людей гораздо больше проявляется неравенство. Военная сила и собственность здесь тесно взаимосвязаны и непосредственно зависят друг от друга. На одной стороне — безоружный крестьянин. Он унижен, он находится во власти вооруженного господина — более чем какой бы но ни было человек в позднейшие времена, когда возникла публичная или государственная монополия на насилие. По другую сторону стоит носящий оружие господин, рыцарь. У него еще крайне мала (хотя в какой-то мере она всегда присутствует) функциональная зависимость от людей низшего слоя, непосредственно находящихся под угрозой физического насилия. Угроза эта настолько велика, что с нею нельзя сравнить ни одну форму зависимости низших слоев от высших. Это относится и к жизненному стандарту: различие между высшими и низшими в этом обществе чрезвычайно велико, причем как раз на той фазе, когда из массы рыцарей стало выделяться небольшое число особенно могущественных и состоятельных феодалов. Мы встречаемся со сходными контрастами в обществах, по своей структуре схожих с западным средневековым, — в Индии, в Абиссинии. По одну сторону — представители небольшой верхушки, располагающие огромными средствами, которые в значительно большей степени, чем ныне на Западе, используются на личное потребление, на роскошь в том, что мы называем «частной жизнью», — на наряды и украшения, на дворцы и конюшни, на посуду, пиры и прочие радости жизни. По другую сторону — живущие в нищете крестьяне, постоянно испытывающую угрозу голодной смерти из-за неурожая. Полученного их трудом едва хватает для спасения от голода; жизненный стандарт у них существенно ниже, чем у любого слоя в «цивилизованных» обществах. Только вместе со стиранием этих контрастов, вместе с давлением конкуренции, снизу доверху пронизывающей все общество, вместе с разделением функций и ростом взаимной зависимости на больших пространствах — когда в функциональной зависимости оказываются и высшие слои, когда возрастает и социальная сила, и повышается жизненный стандарт низших слоев, — только вместе со всем этим вырабатывается некая «сдержанность» высших по отношению к низшим и начинается подъем самих низших слоев, равно как и прочие изменения, свидетельствующие о распространении цивилизации.