О природе и языке - [50]

Вернусь к вашему вопросу после долгого отступления. Если вы хотите знать, что, как кажется, опровергает сильный минималистский тезис, то ответом будет — все, что вы можете себе представить или случайным образом выбрать из корпуса материала. Ничего особенно интересного в этом нет, поскольку это нормальная ситуация в науках, даже самых передовых. Опять же, это одна из причин, в силу которых люди проводят эксперименты, являющиеся принципиально важной частью «галилеевского стиля»: только эксперименты имеют значение, и притом только хорошо спланированные, такие, которые укладываются в разумную теорию. Именно они дают те сведения, с которыми можно считаться, а то, на что вы натыкаетесь случайно, не имеет никакого значения. Лингвистикой так не занимались до относительно недавнего времени. Когда я был студентом, общая идея заключалась в том, чтобы собрать некий корпус и пытаться его организовать, дать структурное описание его. Корпус можно было в минимальной степени преобразовывать методами полевой лингвистики — «процедурами работы с информантом», призванными, в основном, установить пределы распространения частичных закономерностей в наблюдаемых образцах. Но не существует методов обнаружения таких данных, которые имели бы хоть какое-то отношение к получению ответов на предопределенные теорией вопросы по поводу природы языка. Это творческий акт.

И вот с этой точки зрения корпус не имеет значения, это как с явлениями, которые вы можете увидеть за окном. Если вы найдете в корпусе какое-то интересное явление, прекрасно. Затем вы будете его исследовать методами, которые равнозначны проведению экспериментов. Но на самом деле из числа наиболее интересных работ многие были о таких вещах, которые в речи никогда не услышишь, вроде паразитических пробелов, к примеру. Вы можете тысячи лет слушать и ни разу не услышите паразитический пробел, но, кажется, именно это-то как раз и важно. Подчас бывают действительно поразительные результаты, как в работе Дайен Джонас по диалектам фарерского языка [31], где она нашла различия, которых никто не ожидал, и проявлялись они по большей части в таких вещах, как переходные конструкции со вставным элементом, которые почти не встречаются, а если и встречаются, то носители языка произносят их довольно неуверенно. И все же оказалось, что имеются систематические различия в одной категории конструкций в областях, о которых у людей было очень мало информации и, более того, они и сами не знали о такого рода диалектных различиях. Это аналогично случаю с паразитическими пробелами... Что, кстати сказать, является нормой в экспериментальных науках: феномены, которые оказываются действительно интересными, — это не нормальные феномены мира, они обычно бывают очень экзотичными.

Объяснительная адекватность и объяснение в лингвистике

АБ и ЛР: В трактовке целей научной лингвистики важным концептуальным различием, введенным в начале 1960-х гг., стало различие между двумя уровнями эмпирической адекватности: дескриптивная адекватность, достигаемая тогда, когда фрагмент грамматики корректно описывает какой-то аспект компетенции носителя языка, и объяснительная адекватность, которая достигается, когда дескриптивно адекватный анализ довершается правдоподобной гипотезой о приобретении этой компетенции. Минималистская программа дает понятию минималистского объяснения такую характеристику, согласно которой, если процитировать ваши «Минималистские изыскания» («Minimalist Inquiries» [32]), «система, оптимальным образом удовлетворяющая очень узкому подмножеству эмпирических условий — тем, которым она должна удовлетворять для того, чтобы быть пригодной хоть к чему-то, — оказывается удовлетворяющей всем эмпирическим условиям» (с. 9). Ясно, что минималистское объяснение — это понятие, отличное от объяснительной адекватности: объяснительная адекватность в указанном выше специальном смысле могла достигаться системой, не соответствующей минималистским потребностям (к примеру, допущение о существовании врожденного списка островных ограничений достигало объяснительной адекватности в некоторых областях не хуже, чем простой унифицирующий принцип локальности, но только этот последний, вероятно, соответствует минималистским нормам). Как вы видите отношения между этими двумя понятиями объяснительной адекватности и минималистского объяснения?

НХ: Работы, в которых развивалась модель «списка островов», конечно же, были из числа наиболее значительных в 1960-е гг. Когда проявилось напряжение между дескриптивной и объяснительной адекватностью, подходов было несколько. Один подход — он представлен в «Актуальных проблемах лингвистической теории» («Current Issues in Linguistic Theory» [33]) — заключался в том, чтобы пытаться найти принципы типа А над А, собственно, и остров wh- относился сюда же, и пара других моментов. Другой подход — давать таксономию свойств — это, в общем, диссертация Росса [34], таксономия островов, и интересная работа Эммона Баха, в которой он доказывал, что для ограничительных относительных предложений должны быть свои особые принципы, может быть, и повсеместно в языке, а для других конструкций — другие наборы принципов. Это просто два различных интуитивных предположения о том, что получится в итоге; и на самом деле, таксономия островов Росса была чрезвычайно полезной, своим исследованием он внес основополагающий вклад в науку, к нему все всегда возвращаются, но при этом он развивал совсем другое интуитивное предположение, именно такое, какое вы сейчас изложили. Мне представляется, что вы заметили совершенно правильно. Если некая система условий с унифицирующим принципом локальности, налагаемых на правила и конструкции, окажется верной относительно языка, то тогда только этот принцип локальности будет удовлетворять минималистским нормам, а надежды, которые возлагались на программу, будут обмануты: мы просто не можем метить так высоко в своих объяснениях — разве что удастся найти какие-то независимые толкования для других постулированных свойств, что представляется весьма маловероятным — и основные аспекты языка останутся без объяснения. Конечно же, и тогда надо будет придерживаться методологического императива искать наилучшую теорию этого биологического органа, каким бы «несовершенным» он ни был. Моя точка зрения заключается в том, что мы можем надеяться на нечто гораздо большее, но это мое личное суждение.