О природе человека - [56]
Однако, другие говорят, что Бог хорошо знает, но не хочет промышлять. Но нежелание происходит по двум причинам: или по нерадению (беспечности), или вследствие того, что (такая деятельность) не приличествует (Богу). А кто, не будучи безумным, стал бы обвинять Бога в нерадении? Затем, ведь, нерадение проистекает из двух причин, из удовольствия и робости. Так, мы, или будучи увлекаемы каким–нибудь удовольствием, становимся нерадивыми (беспечными), или вследствие страха отстраняемся [от деятельности[1129]]. Но ни то, ни другое из этого не позволительно мыслить в приложении к Богу. Если же отказываются приписывать Богу нерадение, но говорят, что Ему не приличествует [такой род промышления[1130]], — потому что недостойно столь великого блаженства — снисходить к маловажным и ничтожным вещам и как бы оскверняться материальными и зависящими от [нашего] произвола непотребствами[1131] и что вследствие этого (Бог) не хочет промышлять, — то не понимают того, что сами навязывают Богу два самых худших порока[1132]> — гордость и оскверняемость. В самом деле, Творец презирает власть и начальствование (управление) над единичными (вещами) или вследствие гордости, что утверждать более всего безрассудно, или — потому, что уклоняется от осквернения, как говорят они сами. Но если, несмотря на то, что солнечные лучи имеют природное свойство привлекать всякую влагу, они не думают, что, когда освещают тину (навоз), оскверняются и солнце, и лучи его, но — остаются неповрежденными и чистыми, — то почему они полагают, что Бог оскверняется тем, что совершается здесь[1133]? Подобные учения (мнения) не свойственны людям, знающим Божественную природу, — потому что Божество пребывает неприкосновенным (неосязаемым), неразрушаемым, неоскверняемым и чуждым[1134] всякого изменения. А, ведь, осквернение и все, ему подобное, относится[1135] к изменению. Да и разве не нелепо, (чтобы) — в то время как мастер (знаток) какого бы то ни было искусства, в особенности — врач, заботящийся о целом, не оставляет без исследования и попечения ни одной из частей, даже — самой незначительной, поскольку знает, что часть имеет значение для целого, — представлять (являть) Бога–Творца несведущим даже более мастеров?
Но, следовательно, Бог хочет (промышлять), и не может. А разве на самом деле[1136] не абсурдно[1137] утверждать, что Бог немощен и неспособен благотворить? Сверх того, по двум причинам[1138], мог бы кто–нибудь сказать, Бог не в состоянии промышлять об индивидах (неделимых): или потому, что Сам по природе не таков, или потому, что индивиды (единичности) неспособны быть под управлением Промысла[1139]. Но что Бог по природе может промышлять, это признают и они сами, так как говорят, что Он промышляет об общем, — и (это) тем более, что низшее не может простираться к высшему[1140], тогда как сохраняющая сила высшего (превосходнейшего) нисходит до самого последнего, и даже — до бесчувственного. Все, ведь, зависит от Божественной воли и отсюда черпает твердость и сохранность. А что и природа неделимых и множественных (сложных) способна к усвоению Промысла, это видно из жизни животных, управляемых своего рода начальствами и властями, виды которых многочисленны. Так, и пчелы, и муравьи, и очень многие из живущих общинами управляются некоторыми вождями, за которыми послушно следуют. Но особенно (хорошо) всякий мог бы заметить это, обратив внимание на общественную жизнь людей. Она, ведь, очевидно допускает[1141] распоряжения и заботы законодателей и начальников. А раз она способна к этому, то каким образом может быть неспособной к промышлению Творца?..
Немаловажным доказательством того[1142], что и единичности (индивиды) составляют достояние Провидения, служит то, что людям от природы присуще сознание Его. Так, будучи стеснены нуждой, мы тотчас прибегаем к Божеству и к мольбам, — как будто сама природа, без научения[1143], ведет нас к Божественной помощи. Конечно, природа не приводила бы нас без всякого руководства к тому, что не может быть (происходить) по природе. Даже и при внезапной тревоге или страхе мы непроизвольно, прежде чем что–нибудь сообразить, призываем на помощь Бога. А все то, что естественно следует за чем–нибудь (другим), заключает (в себе) сильное доказательство, и не допускает никакого возражения.
Итак, почему же пришли к такому заключению[1144] те, которые придерживаются этого мнения?[1145] Во–первых — потому, что они думают, что вместе с телом разрушается и душа, а во–вторых — потому, что не могут понять (исследовать) смысл частного Промысла. Но что душа не смертна и что все человеческое[1146] не ограничивается пределами настоящей жизни, это делают очевидным и признаваемые мудрейшими греками переселения душ, и места, которые, как говорят, назначены душам, сообразно с жизнью каждой, и наказания, которым подвергаются души сами по себе. Действительно, эти учения, хотя кое в чем другом и погрешают, однако — согласно признают, что душа существует после настоящей жизни и испытывает наказания за грехи. Если же для нас непостижим смысл Промысла об индивидах, как это и на самом деле есть, согласно сказанному, — что
