О погибели Британии. Фрагменты посланий. Жития Гильды - [53]

В начале VII века святой Колумбан впервые упомянул о Гильде, говоря о нем, как о прославленном ученом, который своему ирландскому корреспонденту что-то «изящнейшим образом отписал». Может быть, сам Гильда и хотел бы, чтобы о нем знали только это — elegantissime ille rescripsit.

Н. Ю. Чехонадская

ГИЛЬДА ПРЕМУДРЫЙ О ПОГИБЕЛИ БРИТАНИИ [574]

1. [Предисловие] Что бы ни изложил я в сем послании, скорее рыдая, нежели упражняясь в красноречии, пусть в безыскусной, но доброжелательной манере, пусть никто не думает, что я высказываю это, движимый чувством презрения ко всем и [считаю себя] лучше каждого, раз собираюсь оплакивать слезными жалобами всеобщую погибель Добра и скопление Зла, но, соболезнуя Родине в ее несчастьях и бедствиях, намерен предложить утешительные лекарства, так как я решил возвещать об опасностях страшной войны не столько отважнейшим воинам, сколько ленивейшим.

Признаюсь, что я молчал с огромной скорбью в сердце (и тому свидетель Господь, знающий внутренняя моя)[575] на протяжении десяти или более минувших лет[576]. Моя неопытность вкупе с ничтожными моими заслугами мешали мне написать хоть какое-нибудь увещаньице[577].

Все же я читал, что дивный законодатель из-за сомнения в одном слове не вошел в желанную землю[578]; что сыновья священника, поднеся к алтарю чуждый огонь, погибли скорой смертью[579], что народ, исказитель Слова Божия, числом в шестьсот тысяч человек[580], не считая двух правдолюбцев[581], народ, некогда самый дорогой для Бога (раз ему проложен был легчайший путь по гальке в пучине Красного моря[582], пищей ему был хлеб небесный[583], и новый напиток вышел из скалы[584], и оружие его стало непобедимым из-за одного лишь упорного поднятия рук![585]) — погибал поодиночке от зверей[586], железа[587] и огня[588] в пустынях Аравии; что после подхода неведомыми (хотя бы и Иордана!) вратами[589] и стены вражеского города были подорваны по воле Божией одним лишь звуком труб[590]; что плащ и малое количество золота, будучи взяты из заклятого, погубили множество народу[591]; что незаконный договор с жителями Гаваона, хотя и вырванный хитростью[592], стал причиною смерти не одного человека[593]; и что по грехам людей жалостные голоса пророков, и более всего Иеремии, оплакивали разрушение града своего в четырех алфавитных песнях[594].

Да, видел я в наше время то, что и он мог бы оплакать: «Как одиноко сидит город, некогда многолюдный! он стал, как вдова; великий между народами, князь над областями сделался данником»[595] — это о Церкви; «как потускнело золото, изменилось золото наилучшее!»[596] — то есть сияние Слова Божьего. «Сыны Сиона» — то есть святой матери-Церкви — «драгоценные, равноценные чистейшему золоту»[597] — «жмутся к навозу»[598].

И так же было невыносимо, как и ему, человеку столь выдающемуся, — мне, пусть и презренному и, может быть, и он так же, поднимаясь до предела скорби, мог бы оплакать таких же живущих в процветании знатных людей, говоря: «князья ее были в ней чище снега... они были телом краше коралла[599], вид их был как сапфир»[600].

Изумляясь в Ветхом Завете и этому, и многому другому, словно зеркалу нашей жизни, я обращался и к Новому, и здесь читал яснее то, что, может быть, раньше мне было непонятно; тени отступали, и истина сияла ярче.

Я читал, говорю, что Господь сказал: «Я послан только к погибшим овцам дома Израилева»[601]. И наоборот: «а сыны царства извержены будут во тьму внешнюю: там будет плач и скрежет зубов».[602] И опять: «нехорошо взять хлеб у детей и бросить псам»[603] и то же: «горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры»[604]. Я слышал: «многие придут с востока и запада и возлягут с Авраамом, Исааком и Иаковом в Царстве Небесном»[605]. И из другого места: «говорю вам: [...] отойдите от Меня, все делатели неправды»[606]. Я читал: «блаженны неплодные [...] и сосцы непитавшие!»[607] И наоборот: «и готовые вошли с ним на брачный пир, и двери затворились; после приходят и прочие девы и говорят: "Господи! Господи! отвори нам". Он же сказал им в ответ: истинно говорю вам: не знаю вас»[608]. И я, конечно, слышал: «кто будет веровать и креститься, спасен будет; и кто не будет веровать: осужден будет»[609].

И я читал, как, по выражению апостола, дикую маслину привили к корню хорошей маслины, но, если она не боится, а превозносится, то от общения с этим корнем тучности ее следует отсечь[610].

Я знал милосердие Божие, но и суда боялся; я восхвалял благодать, но страшился воздаяния каждому по делам его[611]; различая несхожих овец из одной овчарни[612], я по заслугам называл Петра блаженнейшим ради его простосердечного исповедания Христа[613], а Иуду — несчастнейшим из-за любви к жадности[614]; Стефана — славным ради его мученического венца[615], а Николая — жалким из-за печати его грязных ересей[616]. Разумеется, я читал: «все у них было общее»[617], но и вот что сказано: «что это согласились вы искусить Духа Господня?»[618]

Напротив, я видел, как возрастала беспечность людей нашего времени, если им нечего бояться.

Таким образом, перебирая в своем потрясенном уме это (и много большее, что мы решили опустить ради краткости), с такой болью в сердце, столько раз, — если, говорю я, народ, особенный из всех наций, семени царского и рода святого