О погибели Британии. Фрагменты посланий. Жития Гильды - [52]

Гильда, пишет в «Словаре национальной биографии» Т. Таут, — «человек мрачного характера, раздраженный и огорченный успехами саксов, глубоко сознававший пороки и слабости своих соотечественников». Что касается его труда, то «литературные достоинства этой работы весьма малы»...[562] «Если уж есть на свете многословное, нудное и раздражающее произведение, — то это De excidio et conquestu Britanniae Гильды», — вторит почти сто лет спустя Л. Алкок[563].

Особенно отвратительной личностью Гильда показан в недавней (1994) монографии Николаса Хайема. Употребляемая Хайемом фразеология (может быть, и ненамеренно) создает крайне непривлекательный образ как самого Гильды, так и его произведения: «его рассказы... плавающие во временной мути (soup)»[564], «автор, в писаниях которого особой скромности не заметно»[565], «если отбросить долю риторики, — а по временам и истерики (rhetorical — even at times hysterical)...»[566], «самозваный (self-appointed) пророк»[567], «коктейль из библейских фрагментов и аллюзий»[568], «восстановление бриттской покорности этому атлетическому (muscular) Богу... было единственной надеждой на успех»[569] и т. д.

Гильда выглядит еще более неприглядно, если посмотреть на то, как Н. Хайем представляет себе сам процесс написания им «О погибели Британии». Конечно, взгляд на Гильду как на наивного монаха, записывавшего в простоте душевной свои туманные представления об окружающем мире, морально устарел, однако Н. Хайем переходит в другую крайность. «О погибели Британии» в его представлении — это расчетливо сконструированный пропагандистский монстр; на его страницах Гильда хитро манипулирует аудиторией, жонглируя словами и понятиями. В изображении Н. Хайема Гильда — мелкий, суетливый человек, для которого переживания и стремления окружающих лишь повод для манипуляции, игры на чувствах читателя, близорукий и ограниченный в своей христианской идеологии, вне которой он не воспринимает мир. Бездушная и всепроникающая идеологичность, на которой, по мнению Н. Хайема, построено «О погибели Британии», делает из Гильды просто какого-то латиноязычного Геббельса V столетия.

Однако были и другие мнения. Прославленный историк бретонского народа — Артюр Ле Муан де ла Бордери — выступил в защиту «мудрейшего из бриттов»: «Иногда этот труд ["О погибели Британии". — Н. Ч.] упрекают в том, что это не столько история, сколько сатира на бриттов, и зачастую сатира несправедливая, преувеличенная. Говорить так — значит совершенно не понимать намерений автора и характера его книги. Гильда — моралист, ученый и даже проповедник. Будучи убежден в том, что несчастья Британии в первую очередь имеют своей причиной пороки бриттов, он, как в прошлом, так и в настоящем, обличает их и ищет орудия для борьбы с ними. Но в то же время его побуждения — в высшей степени патриотичны, и если он буквально до крови бичует эти пороки, то это потому, что, в его глазах, именно они погубили Британию, и он хочет, пытаясь уничтожить их, приготовить нравы, души и сердца к преобразованию, к возрождению родины... Разве его любовь к бриттской родине не пылает в начале, в описании острова Британии, которым он открывает свою книгу?...»[570]

Валлийская исследовательница Венди Дэвис также пишет, что «Гильда, однако, тщательно отмечает присутствие каких-либо благородных и добрых моментов в каждой сфере жизни, — факт, который часто забывают, несправедливо, как всегда, изображая его личность (injustice commonly done to his personal portrait)»[571]. «Гильда, — говорит она далее, — пишет в тоне сдержанной и страстной искренности, а не благочестивого ханжества»[572]. Симпатизировал Гильде и Т. О'Салливан: «Бывают времена, когда пророк — это самый полезный и искренний патриот. Может быть, то, что его снова и снова обвиняют в "очернительстве" — это лишь выражение вполне законного стремления общества защитить себя. Однако кажется несколько нечестным, что такие обвинения продолжаются и полтора тысячелетия спустя»[573].

У каждого — даже не века, а десятилетия — был свой образ Гильды. В XVIII веке Э. Гиббон осуждал его со своих просветительских позиций за клерикальные взгляды. Идеология XIX века требовала от Гильды ума и образованности (в своем понимании) и, не найдя таковых, объявила его дураком и невеждой, а то и вообще отказывала ему в существовании, считая «О погибели Британии.» подделкой то ли англосаксонского, то ли валлийского клирика. Рецидивы такого отношения встречались и в XX веке — в статьях П. Грожана, написанных в 1950-х годах, имя «Гильда» всегда фигурирует в кавычках — как условное имя автора подделки.

В конце XX века, начав, наконец, чувствовать стиль Гильды, его искусство в расположении материала и планировке построенного им «здания своего сочиненьица» (37), исследователи тем не менее продолжают испытывать неприязнь к его «идеологичности», к отсутствию столь модной и столь желанной случайной информации в его произведении. Гильда говорит нам только то, что хотел сказать. Ближе ли к истине был образ Гильды XII века — образ благородного и оскорбленного аристократа, бросающего в море все свои «многочисленные и прекрасные книги»?