О погибели Британии. Фрагменты посланий. Жития Гильды - [55]
4. И она, высоко поднявшая голову и ум, с тех пор, как была заселена, неблагодарная, восставала — ныне против Бога, иногда против граждан, а подчас даже заморских царей и [их] подданных. Что же может быть отвратительнее и ниже людей, осмелившихся либо иметь, либо ввести такое положение вещей, чтобы отказывать Богу — в страхе, добрым согражданам — в любви, поставленным в высшее достоинство (если речь не идет об ущербе для веры), — в должном почете, ломать веру в Божественный и человеческий разум, и, отбросив страх неба и земли, руководствоваться собственными измышлениями и похотями?
Следовательно, я опускаю те старые и общие со всеми язычниками ошибки, которыми до прихода Христа во плоти был связан весь провинившийся человеческий род, и не перечисляю сами страшные диавольские знамения отечества, едва ли не превосходящие числом египетские, многочисленные уродливые очертания которых мы созерцаем и сегодня внутри или вне заброшенных стен, обычным образом застывшие[636] искаженными лицами[637]. И я не указываю по имени те самые горы или холмы или реки, некогда погибельные, а теперь поистине полезные для человеческого употребления, посредством которых слепой тогда народ приумножал божественное служение. Я умалчиваю о древних годах отвратительных тиранов, которые получили известность и в других, далеко расположенных областях, так что Порфирий, бешеный восточный (против церкви) пес к своему безумию и тщеславию добавил пером даже и следующее: «Британия, — пишет он, — плодородная провинция на тиранов»[638].
Я попытаюсь говорить в первую очередь только о тех злодеяниях, что она претерпела и нанесла другим — гражданам и далеко расположенным — во времена римских императоров. Однако насколько смогу, — не столько из документов отчизны и указаний писателей, поскольку, даже если таковые и существовали, они или сожжены огнем врагов, или увезены далеко флотом изгнания граждан и недоступны, — сколько из заморского рассказа, который, прерываемый частыми перерывами, недостаточно ясен.
5. Ведь когда цари римлян добились власти над миром и подчинили соседние области или острова по направлению на восток, они укрепили силами доброй славы первый мир с парфянами на границе индов.
Когда это свершилось, почти по всей земле прекратились войны, однако некий непреклонный ход к западу блеска пламени[639] нельзя было остановить или погасить бурей голубого океана, — но, переправившись на остров для его обустроения, они привезли законы и подчинили народ, невредный, но неверный, не столько железом, огнем и машинами, как другие народы, как одними только угрозами или судебными преследованиями[640], который только на поверхности, с нерешительным видом и со скорбью в глубине сердца, показывал свою покорность приказам.
6. Но когда они почти немедленно отправились в Рим, как говорили, тоскуя по родине[641], и нисколько не подозревая восстания, правителей, оставленных ими для возвещения или более полного утверждения римского правления, истребила коварная львица.
Когда сенату возвестили, что они сотворили такое, то он поторопился с соответствующим войском отомстить «хитрым лисичкам», как они их называли[642]. А те не подготовили в море флот, который мог бы мужественно сражаться за отечество, и не собрали на берегу какое-нибудь каре, правый фланг или другое военное построение, но вместо щитов в бегстве подставляли свои спины и шеи мечам, и «трепет холодный их пронизывал до костей»[643] они по-женски протягивали руки (чтобы их связали), так что это разнеслось в поговорку и в насмешку далеко и надолго[644], что бритты ни в войне не сильны, ни в мире не верны[645].
7. Таким образом, римляне, истребив многих предателей и многих обратив в рабство и сохранив в качестве зависимых, — дабы земля не обезлюдела совершенно, — покинув отечество, не ведающее о вине и оливках[646], отбыли в Италию, оставив некоторых своих управителей, — плети для спин туземцев и ярмо для их загривков, намереваясь прилепить к почве имя римского рабства и не столько военной силой, сколько плетью собирались укротить лукавое племя, и, если дело того требовало, как говорится, меч, опустошив ножны, привесить сбоку, чтобы считалась она не Британией, а Романией и сколько бы она не могла иметь меди, серебра или золота, отмечалось изображением Цезаря[647].
8. Между тем как остров оцепенел от ледяного холода и словно очень дальним удалением земель не был близок к видимому солнцу, воистину не временное солнце с небесного свода, но с самой вышины небесной тверди, превосходя все времена, представляя всему миру пресверкающее солнце[648] во времена, как нам известно, Тиберия Цезаря, при котором Его религия распространялась без всякого препятствия (принцепс при противлении сената угрожал смертью доносчикам на Его воинов)[649], впервые пожертвовал Свои лучи, то есть Свои предписания, Христос.
9. Эти предписания, которые хотя и были приняты жителями без воодушевления, некоторыми, однако, полностью, а другими менее — до девятилетнего преследования Диоклетиана, во время которого церкви по всему миру были разрушены, и все Святые Писания, которые смогли найти, сожжены на улицах и избранные священники стада Господня перерезаны вместе с невинными овечками, чтобы, если можно так было сделать, даже и следа какого-нибудь в тех провинциях, где появилась христианская религия, ее не осталось
