О подчинении женщины - [12]

Но могут заметить, что господство мужчин над женщинами представляет, сравнительно со всеми другими видами господства, ту разницу, что оно не есть право силы, что оно принимается добровольно, что женщины не жалуются и отчасти соглашаются с таким порядком вещей. Но, во-первых, господство это одобряется далеко не всеми женщинами. Всегда были женщины, способные заявлять свои настоящие мысли в сочинениях (это единственный род общественной деятельности, еще не отнятый у них обществом). Во-вторых, очень многие энергично протестовали против современного социального порядка, и еще недавно целые тысячи их, предводимые самыми известными в публике женщинами, подали парламенту прошение о допущении их к подаче избирательных голосов.

Требование женщинами такого же солидного образования, какое получают мужчины, и в тех же отраслях знания высказывается с возрастающей энергией и с довольно вероятною перспективой успеха; так точно и хлопоты их о допущения к занятиям и профессиям, которые до сих пор были для них закрыты, делаются настойчивее с каждым годом. Хоть у нас в Англии нет периодических конвенций и организованной партии в защиту женских прав, как это существует в Соединенных Штатах, однако уже завелось управляемое женщинами общество для более скромной цели политической эмансипации. Но не только в Англии и Америке женщины начинают протестовать более или менее коллективно против тормозящих их стеснений – Франция и Италия, Швейцария и Россия представляют в настоящее время образчики того же явления. Мы не знаем, как много есть на свете женщин, втайне лелеющих подобные стремления, но уже по имеющимся у нас под руками фактам можно судить, как значительно число тех, которые стали бы лелеять подобные надежды, если бы в самом начале не глушили в них насильственно всякого чувства независимости как неприличного их полу. Не следует также забывать, что никогда еще не случалось, чтобы какой-нибудь порабощенный класс требовал свободы во всей ее полноте. Когда Симон Монфорт в первый раз созвал депутатов общин для заседания в парламенте, смел ли кто-нибудь из них и подумать, чтобы собрание, из них составленное, могло назначать и низвергать министров или указывать королю, как править государством? Самому честолюбивому из этих депутатов подобная мысль не могла прийти в голову. Знатное сословие уже заявляло этого рода претензии, тогда как общины домогались только освобождения от произвольных налогов и от невыносимых личных притеснений, производимых слугами короля. В политической сфере всегда присутствует тот как бы естественный закон, что повинующиеся какой-либо власти древнего происхождения никогда не начинают своей эмансипации жалобами на самую власть, но ропщут только на ее притеснительное отправление. В женщинах, жалующихся на дурное обращение с ними мужей, никогда не было недостатка. Но их было бы еще больше, если бы всякая жалоба, как самая тяжкая обида, не повела к повторению и еще большему ухудшению дурного обращения. Вот это-то и делает напрасными все попытки к ограждению женщины от злоупотреблений власти мужа. Ни в каком другом случае (за исключением детей) лицо, претерпевшее обиду, по положительному дознанью суда, не выдается головой обидчику под его кулаки. Поэтому-то, даже при самых тяжких и хронических проявлениях кулачной расправы, жены редко прибегают для своей защиты к покровительству закона, и если в минуту неудержимого негодования или по совету соседей они и поступают таким образом, то все их дальнейшие усилия направляются к тому, чтобы замять дело и отвратить от себя неумолимый гнев своего мучителя. Итак, все социальные и политические причины в их совокупности ведут к тому, что для женщин делается невозможным коллективное восстание против мужского господства. Притом же положение женщин несходно с участью всех других порабощенных классов еще и в том отношении, что господа требуют от них кой-чего другого, кроме действительного подданства. Мужчинам нужна не одна покорность женщин, нужны еще и чувства их. Все мужчины, за исключением самых скотских натур, желают иметь в непосредственно связанной с ними женщине не подневольную рабыню, но добровольную, и не только рабыню, но и фаворитку. Поэтому мужчины пустили в ход все, что могли, для порабощения женских умов. Владельцы всех других рабов для поддержания в них покорности опираются на страх – политический или религиозный, – а владельцам женщин было мало простой подчиненности, и потому они направили к своей цели всю силу воспитания. Все женщины с самых ранних лет воспитываются в духе того правила, что для них идеальный характер совершенно не тот, что для мужчин, – не собственная воля, не самоуправление со своим независимым контролем, но покорность и уступчивость контролю других. Жить для других, всецело отречься от своей личности и сосредоточить всю свою жизнь в чувстве любви – вот в чем всевозможные нравоучения видят долг женщин, вот что, по мнению всякой ходячей морали, прилично женской природе. Под любовью здесь подразумевается единственный дозволенный ей род этого чувства – любовь к мужьям, с которыми они связаны, или к детям, которые составляют добавочное и неразрывное звено в цепи, приковывающей жену к ее мужу. Если мы обратим внимание на три условия – во-первых, на естественное влечение одного пола к другому, во-вторых, на совершенную зависимость жены от мужа, причем всякое ее право или удовольствие или является как дар от него, или вполне зависит от его воли, наконец, на то, что уважение – главный предмет человеческих домогательств, а также все цели общественного честолюбия могут быть преследуемы и достигаемы женою чрез посредство мужа, – если примем все это во внимание, то нам бы, право, показалось чудом, если бы все, что может быть привлекательным в глазах мужчин, не было путеводной звездой в воспитании женщины и в образовании ее характера. Раз заручившись таким влиянием на развитие женщины, инстинкт личного эгоизма подсказал мужчине, что самая существенная часть половой привлекательности заключается для женщины в ее безусловном повиновении, нежности, безгласности и в передаче всех индивидуальных ее желаний в руки сильнейшего.