О небесном и о земном - [20]

Бергольо:

– Подобный реставрационный фундаментализм – все равно что наркотик. Он уводит человека от живого Бога, одурманивая. Фундаменталисты низводят Бога до существа, которым человек может манипулировать, исполняя его предписания: «Если я сделаю то-то, у меня все будет хорошо, если я сделаю так-то, у меня будет дом – полная чаша». Этакий способ купить себе благополучие, богатство, счастье. Но тот, кто сопровождает тебя в этом пути, – уже не Бог живой.

Скорка:

– Фундаментализм заходит еще дальше. В фундаментализме твое суждение о другом человеке приравнивается к суду над ним. Если другой человек живет не по воле Божьей в моем личном понимании, то я вправе убить этого человека. Вот кульминация фундаментализма, питательная среда для ненависти. Разумеется, ваше сравнение тоже верно: фундаментализм – разновидность наркотика, дурмана для рассудка. Сколько богачей ходит к всевозможным чудотворцам, мистикам, каббалистам в полной уверенности: если делать то-то и то-то, заживешь хорошо. Наверно, в католической церкви происходит то же самое, что в иудаизме. Некоторые жертвуют раввинам огромные деньги на добрые дела: на школы, на сирот, на спасение беспризорных детей… но за этими пожертвованиями скрывается представление, что раввину нужно дать денег, так как у него есть связи «наверху». Дескать, раввин замолвит словечко, и мой бизнес пойдет лучше. Как будто Богом можно торговать. Не знаю, как с этим в католицизме…

Бергольо:

– У нас иногда тоже пытаются оплачивать Божественное покровительство, покупать Бога. Или, лучше сказать, пытаться Его подкупить. Бог в такие отношения не вступает. Молитва человека, который так смотрит на Бога, – всего лишь разговор с самим собой.

Скорка:

– Вообще-то подкуп – это как танго, для танго нужны двое. Один дает взятку, другой берет. Это проблема не только верующих, но и священников, участвующих в таких сделках.

Бергольо:

– Однажды, во времена экономического кризиса 90-х годов в Аргентине, ко мне в викариат в Флоресе пришли два чиновника из правительства. Пришли и объявили, что могут оказать финансовую помощь трущобам. Сказали, что они, мол, сами набожные католики, и, немного помедлив, предложили мне четыреста тысяч песо на улучшения в трущобах. Должен сказать, в чем-то я бываю крайне наивен, но иногда у меня все же срабатывает тревожный звоночек. И в тот раз мое чутье сработало. После недолгих расспросов они признались: я распишусь за четыреста тысяч песо, а они дадут мне только половину. Я нашел изящный выход: поскольку у районных викариатов, да и у меня, нет своих банковских счетов, я объяснил им, что придется сделать пожертвование непосредственно в курии, а там принимают только чеки, либо можно предъявить квиток на банковский вклад. Эти субчики тут же откланялись. Но если эти двое, не зондируя почву, пришли с таким предложением ко мне, напрашивается вывод, что какие-то священники или монахи уже участвовали в этой схеме раньше.

Скорка:

– Просто институты в конечном итоге создаются людьми, а не ангелами…

10. О смерти

Бергольо:

– Бог всегда дарует жизнь. Он дарует тебе жизнь на этом свете и на том свете. Он – Бог жизни, а не смерти. Наша теология объясняет существование зла через концепцию первородного греха. Зло пришло в мир по ухищрению дьявола, который, как мы уже упоминали, испытал зависть из-за того, что Бог создал человека в качестве самого совершенного существа. Так дьявол пришел в мир. В нашей религии смерть – последствие свободы человека. Это мы, согрешив, выбрали смерть, она пришла в мир потому, что мы сочли возможным не придерживаться Божественного промысла. Надменное отношение к Господним планам принесло в мир грех, а вместе с грехом – и смерть.

Скорка:

– В иудаизме существует целая гамма объяснений смерти. У нас нет понятия первородного греха, но вот как мы толкуем эту историю: посреди Эдема росли два дерева. Одно – древо познания, добра и зла. Второе – древо жизни. В сущности, это были обычные деревья. Древо познания добра и зла было не яблоней, как принято утверждать, а скорее смоковницей, фиговым деревом. Впоследствии Адам и Ева смастерили себе одежду из ее листьев[46]. То самое дерево, которое поспособствовало нарушению Божественной воли, позднее послужило им для сокрытия наготы[47]. Это были обыкновенные деревья, наглядные напоминания о том, чего делать нельзя, о том, что человек не всему хозяин. Но человек ослушался Бога. Относительно этого проступка есть целый «веер» возможных интерпретаций, у нас нет догмы на сей счет. Безусловно, люди чего-то лишились, но чего именно – не совсем ясно. В человеке частично отмерла духовность, но к тому времени смерть уже была внедрена в мир, так как смерть – составная часть природы. Я считаю, что Бог уже в момент сотворения человека предопределил, что ему отпущен определенный срок жизни. Возможно, в смерти тоже есть что-то хорошее. Что Бог ни делает, все к лучшему. Тема смерти – не самая легкая. Как ни парадоксально, я считаю, что смерть – главный вопрос жизни. И то, какой ответ дается на этот вопрос, предопределяет наш образ действий в течение всего жизненного пути в земном мире. Если мы считаем, что абсолютно все кончается со смертью, если мы возвращаемся в прах, как сказано в Библии