О, мед воспоминаний - [31]

знаю, кто был инициатором. Сделали вид, что пришла одна я, а М.А. должен был

позвонить в парадную дверь позже и притвориться, что он фининспектор и пришел

описывать антикварную обстановку Елены Павловны. Спектакль предназначался

гостившей у нее родственнице из Ленинграда... Звонок. В комнату вошел — надо

признаться — пренеприятный тип. Он отрекомендовался фининспектором этого участка и

начал переходить от предмета

88

к предмету, делая ехидные замечания. Родственница (помню, ее звали Олечка)

сидела с каким-то застывшим выражением лица, потом отозвала Е.П. в соседнюю

комнату и тревожно сказала шепотом:

— Это авантюрист какой-то! А ты у него даже не спросила документа!

Выходя к „фининспектору", она сказала, что в Ленинграде такие визиты не

практикуются... Тут ей открыли истину. Должна сказать, что свою роль М.А. провел

здорово. Я, бессловесная зрительница, наблюдала, как он ловко „вошел в образ",

изменив походку, манеру говорить, жесты...

Вспоминается еще один розыгрыш. Как-то в мое отсутствие вечером Маке стало

скучно. Тогда он позвонил другой нашей приятельнице, Зиновии Николаевне

Дорофеевой, и угасающим голосом сказал, что ему плохо, что он умирает. Зика (это ее

домашнее имя) и ее подруга заканчивали перманент. Не уложив волос, завязав мокрые

головы полотенцами, они обе в тревоге бросились к нам на Пироговскую, где их ждал

веселенький хозяин и ужин с вином. Тут к „холодным ножкам", как говорят в народе,

подоспела и я. Не скрою, я очень удивилась, увидев дам в чалмах. Но за рюмкой вина все

разъяснилось к общему удовольствию.

С приездом Марики появились у нас и общие знакомые. Она привела к нам свою

подружку Киру Андроникову, родную сестру киноактрисы Наты Вачнадзе. Ничего,

напоминающего сладкую красоту сестры, в Кире не было. У той глаза, как звезды, рот —

розовый бутон, кожа — персик — весь арсенал женской восточной привлекательности.

47

Кира же напоминала статного грузинского юношу, с чертами лица четкими и открытыми.

Она вышла замуж за писателя Пильняка и разделила печальную его участь.

Марика познакомила нас еще с одной занятной парой. Он — Тонин Пиччин,

итальянец, маленький, подвижный, черный, волосатый жук, вспыльчивый, всегда готовый

рассердиться или рассмеяться. Она — русская, Татьяна Сергеевна, очень женственная,

изящная женщина, влюбленная в своего мужа, всей душой привязанная к России.

89

Представляю себе, как она тосковала, когда ей пришлось вместе с мужем уехать в

Италию. Он был инженер, представитель фирмы „Фиат", а их всех „за ненадобностью" (?)

выдворили из Союза. Если бы они оба были сейчас живы, они непременно вернулись бы

в нашу страну теперь, когда „Фиат" снова стал в чести.

М.А. написал им шутливые „домашние" стихи, которые я, конечно, не помню.

Вспоминаю лишь строки, касающиеся Пиччина:

Я голову разбу, — кричит

И властно требует ключи,

ключи от машины, которую водила (и неплохо) Татьяна Сергеевна. Они бывали у

нас, мы бывали у них. Часто кто-нибудь из них заезжал за нами на машине, чтобы

покататься...

Погожий весенний день 1929 года. У нашего дома остановился большой открытый

„Фиат": это мосье Пиччин заехал за нами. Выходим — Мака, я и Марика. В машине

знакомимся с молодым красавцем в соломенном канотье (самый красивый из всех когда-

либо виденных мной мужчин). Это итальянский журналист и публицист Курцио Малапарте

(когда его спросили, почему он взял такой псевдоним, он ответил: „Потому что фамилия

Бонапарте была уже занята"), человек неслыханно бурной биографии, сведения о

которой можно почерпнуть во всех европейских справочниках, правда, с некоторыми

расхождениями. В нашей печати тоже не раз упоминалась эта фамилия, вернее,

псевдоним. Настоящее имя его и фамилия Курт Зуккерт.

Зеленым юношей в первую мировую войну пошел он добровольцем на

французский фронт. Был отравлен газами, впервые примененными тогда немцами.

На его счету много острых выступлений в прессе: „Живая Европа", „Ум Ленина",

„Волга начинается в Европе", „Капут" и много, много других произведений, нашумевших

за границей и ни разу на русский язык не переводившихся. Если судить только по

названиям, то они обличают крен влево. Но не всегда было так. Сначала поклонник

Муссолини, потом его ожесточенный противник, он по-

90

платился за это тяжелой ссылкой на Липарские острова. Умер он в 1957 году. У его

смертного одра — по сообщениям иностранных источников — дежурил папский нунций,

чтобы в последний момент он не отринул обрядов католической церкви. Но это я

забежала вперед, а пока это обаятельно веселый человек, на которого приятно смотреть

и с которым приятно общаться. К сожалению, он пробыл в Москве очень недолго.

Перехожу к одной из самых неприятных страниц моих воспоминаний — к личности