О, мед воспоминаний - [14]
вальяжная русая женщина в светлом кружевном шарфе. Грин представил ее как жену.
Разговор, насколько я помню, не очень-то клеился. Я заметила за М. А. ясно
проступавшую в те времена черту: он значительно легче и свободней чувствовал себя в
21
беседе с женщинами. Я с любопытством разглядывала загорелого „капитана" и думала:
вот истинно нет пророка в своем отечестве. Передо мной писатель-колдун, творчество
которого напоено ароматом далеких фантастических стран. Явление вообще в нашей
оседлой литературе заманчивое и редкое, а истинного признания и удачи ему в те годы
не было. Мы пошли проводить эту пару. Они уходили рано, так как шли пешком. На
прощание Александр Степанович улыбнулся своей хорошей улыбкой и пригласил к себе
в гости:
— Мы вас вкусными пирогами угостим!
И вальяжная подтвердила:
— Обязательно угостим!
Но так мы и уехали, не повидав вторично Грина (о чем я жалею до сих пор). Если
бы писательница Софья Захаровна Федорченко — женщина любопытная — не была
больна, она, возможно, проявила бы какой-то интерес к
42
посещению Грина. Но она болела, лежала в своей комнате, капризничала и
мучила своего самоотверженного мужа Николая Петровича.
Не выказали особой заинтересованности и другие обитатели дома Волошина.
На нашем коктебельском горизонте еще мелькнула красивая голова Юрия
Слезкина. Мелькнула и скрылась...
Яд волошинской любви к Коктебелю постепенно и назаметно начал отравлять
меня. Я уже находила прелесть в рыжих холмах и с удовольствием слушала стихи Макса:
...Моей мечтой с тех пор напоены
Предгорий героические сны
И Коктебеля каменная грива;
Его полынь хмельна моей тоской,
Мой стих поет в строфах его прилива,
И на скале, замкнувшей зыбь залива,
Судьбой и ветрами изваян профиль мой.
„Коктебель".
Но М. А. оставался непоколебимо стойким в своем нерасположении к Крыму.
Передо мной его письмо, написанное спустя пять лет, где он пишет: „Крым, как всегда,
противненький..." И все-таки за восемь с лишним лет совместной жизни мы три раза
ездили в Крым: в Коктебель, в Мисхор, в Судак, а попутно заглядывали в Алупку,
Феодосию, Ялту, Севастополь... Дни летели, и надо было уезжать.
Снова Феодосия.
До отхода парохода мы пошли в музей Айвазовского, и оба очень удивились,
обнаружив, что он был таким прекрасным портретистом... М. А. сказал, что надо, во
избежание морской болезни, плотно поесть. Мы прошли в столовую парохода. Еще у
причала его уже начало покачивать. Вошла молодая женщина с грудным ребенком, села
за соседний столик. Потом внезапно побелела, ткнула запеленутого младенца в глубь
дивана и, пошатываясь, направилась к двери.
— Начинается, - зловещим голосом сказал М. А. Прозвучал отходной гудок. Мы
вышли на палубу. За бортом горбами ходили серые волны. Дождило.
43
М. А. сказал:
— Если качка носовая, надо смотреть вот в эту точку. А если бортовая — надо
смотреть вот туда.
22
— О, да ты морской волк! С тобой не пропадешь, — сказала я и побежала по
пароходу. Много народу уже полегло. Я чувствовала себя прекрасно и поступила в
распоряжение помощника капитана, упитанного, розового, с сияющим прыщом на лбу. Он
кричал:
— Желтенькая! (я была в желтом платье). Сюда воды! Желтенькая, скорее!
И так далее.
Было и смешное. Пожилая женщина лежала на полу на самом ходу. Помощник
капитана взял ее под мышки, а я за ноги, чтобы освободить проход. Женщина открыла
мутные глаза и сказала с мольбой:
— Не бросайте меня в море...
— Не бросим, мамаша, не бросим! — успокоил ее пом. Я пошла проведать
своего „морского волка". Он сидел там, где я его оставила.
— Макочка, — сказала я ласково, опираясь на его плечо. — Смотри, смотри! Мы
проезжаем Кара-Даг!
Он повернул ко мне несчастное лицо и произнес каким-то утробным голосом:
— Не облокачивайся, а то меня тошнит!
Эта фраза с некоторым вариантом впоследствии перешла в уста Лариосика в
„Днях Турбиных":
— Не целуйтесь, а то меня тошнит!
Когда мы подошли к Ялте, она была вся в огнях — очень красивая — и, странное
дело, сразу же устроились в гостинице, не мыкались, разыскивая пристанище на ночь —
два рубля с койки — у тети Даши или тети Паши, как это практикуется сейчас.
А наутро в Севастополь. С билетами тоже не маялись — взял носильщик.
Полюбовались видом порта, городом, посмеялись на вокзале, где в буфете
рекламировался „ягодичный квас"...
Позже в „Вечерней красной газете" (1925 г.) появилась серия крымских
фельетонов М.А.Булгакова.
А еще позже был отголосок крымской жизни, когда
44
у нас на голубятне возникла дама в большой черной шляпе, украшенной
коктебельскими камнями. Они своей тяжестью клонили голову дамы то направо, то
налево, но она держалась молодцом, выправляя равновесие.
Посетительница передала привет от Максимилиана Александровича и его
акварели в подарок. На одной из них бисерным почерком Волошина было написано:
В декабре 1971 года не стало Александра Трифоновича Твардовского. Вскоре после смерти друга Виктор Платонович Некрасов написал о нем воспоминания.
Автор — полковник Красной армии (1936). 11 марта 1938 был арестован органами НКВД по обвинению в участии в «антисоветском военном заговоре»; содержался в Ашхабадском управлении НКВД, где подвергался пыткам, виновным себя не признал. 5 сентября 1939 освобождён, реабилитирован, но не вернулся на значимую руководящую работу, а в декабре 1939 был назначен начальником санатория «Аэрофлота» в Ялте. В ноябре 1941, после занятия Ялты немецкими войсками, явился в форме полковника ВВС Красной армии в немецкую комендатуру и заявил о стремлении бороться с большевиками.
Выдающийся русский поэт Юрий Поликарпович Кузнецов был большим другом газеты «Литературная Россия». В память о нём редакция «ЛР» выпускает эту книгу.
«Как раз у дверей дома мы встречаем двух сестер, которые входят с видом скорее спокойным, чем грустным. Я вижу двух красавиц, которые меня удивляют, но более всего меня поражает одна из них, которая делает мне реверанс:– Это г-н шевалье Де Сейигальт?– Да, мадемуазель, очень огорчен вашим несчастьем.– Не окажете ли честь снова подняться к нам?– У меня неотложное дело…».
«Я увидел на холме в пятидесяти шагах от меня пастуха, сопровождавшего стадо из десяти-двенадцати овец, и обратился к нему, чтобы узнать интересующие меня сведения. Я спросил у него, как называется эта деревня, и он ответил, что я нахожусь в Валь-де-Пьядене, что меня удивило из-за длины пути, который я проделал. Я спроси, как зовут хозяев пяти-шести домов, видневшихся вблизи, и обнаружил, что все те, кого он мне назвал, мне знакомы, но я не могу к ним зайти, чтобы не навлечь на них своим появлением неприятности.
Изучение истории телевидения показывает, что важнейшие идеи и открытия, составляющие основу современной телевизионной техники, принадлежат представителям нашей великой Родины. Первое место среди них занимает талантливый русский ученый Борис Львович Розинг, положивший своими работами начало развитию электронного телевидения. В основе его лежит идея использования безынерционного электронного луча для развертки изображений, выдвинутая ученым более 50 лет назад, когда сама электроника была еще в зачаточном состоянии.Выдающаяся роль Б.