О мастерах старинных, 1714 – 1812 - [3]
– А ты грамотный?
– Как же, батюшка стольник, и читаю и пишу.
– Хорошо тогда было в Москве?
– Трубы трубят, на перекрестках костры… Мы идем – перед нами бредут пленные шведы. По снегу на санных полозьях корабли едут, и на них подымают мальчишки в матросской одеже паруса. Колокола друг друга перезванивают, а я думаю: «Много тебе еще, Батищев, воевать!» Ушел Карл к туркам, упустили его с Мазепой, и на море у шведов сил много, и стал город Питер в нашем государстве с самого краю, почитай, одним оружием огороженный. Значит, надо учиться оружие делать разное и строить разную снасть: не только дерево пилить, а и железо сверлить, сверлить сразу помногу, чтобы работный человек только железо подкладывал. Думал я много и придумал, а царю доложить не решился. Ходит он грозно и так широко, что полы кафтана на нем разлетаются, – видно, что подбиты они темными соболями.
– К бою он привык, служивый, вот и спешит. А как ты, тоже все воюешь, солдат?
– Воюю и с боя к вам пришел в Тулу – из боя морского. Про Гангут слышали в Туле?
– Слышали, да не столь явственно. Рассказывай по порядку.
– Расскажу, всемилостивейший государь мой стольник… Было то, почитай, больше месяца назад; Гангут тот – каменный нос в холодном море. Финляндия вся, почитай, вся русскими войсками занята, и генерал-адмирал Апраксин на галерах с тысячами войск шел. А на галерах наших солдаты гребли, и я греб со всеми, и встретили мы шведский флот у Гангута. У шведов кораблей линейных полтора десятка и галеры есть, а нам датчане помощи не дают; для них время сыплется, как мука, а для нас оно кровью каплет. Умыслили шведы окружить нас и прижать в тесноте к скалам. Мы уж думали галеры через каменный нос перетянуть – и начали уже дороги стлать жердями да бревнами, но тут услышали сильную пальбу, и пошел слух, что приближаются новые корабли.
– Приперли, значит! – сказал стольник.
– Нас не припрешь! – ответил солдат. – За тем каменным носом было затишно, и пошли мы на галерах вдоль берега, а шведский флот парусный стоял без ветра. Мы прошли сквозь шведов, как огонь сквозь дрова; только тем и спаслись, стольник, что борты у нас низкие – галера к воде жмется, а фрегаты в нас бить во всю мочь не могут, друг друга побить боятся… И шли мы, государь мой, через огонь и дым и окружили шведов своими галерами. Сказали мы врагу, чтобы он сдался, а он учинил великую канонаду. Свалились мы с линейными кораблями в абордажный бой. Было нам, стольник, тяжко, потому что у галер борт низкий, а у фрегатов высокий; от неприятельских пушек не то что ядрами и картечью, но и духом пороховым наших разрывало. Лезли мы, стольник, на борта и взяли шведский флот и адмирала ихнего взяли живьем. А царь вернулся в тот новостроенный город Питер и приказал спустить пехотинцев с галер. Пошел я, нижайший, со своей командой по делам и вот пришел в Тулу и буду строить, потому что размахались мы очень и страшного нам уже в мире нет, а если чего глаза боятся, то руки сделать сумеют.
– А меня ты не боишься?
– Не гораздо, стольник. Ты сам царя боишься и меня до времени побережешь.
– Ну ладно, строй свою снасть. Жалую я тебя за твою сказку рублем собственных денег, чтобы не было у тебя никакой нужды, пока строишь.
Глава четвертая,
в которой рассказывается о работе и о спорах.
Батищев жил в Туле на заводской стороне, в доме оружейника Леонтьева. Здесь он сам на себя стряпал, помогал хозяйке в работе, рубил вместе с нею капусту и пел над корытом озорные солдатские песни. Познакомился с леонтьевской дочкой, той самой девушкой, которую увидал у плотины в первый день. Звали девушку Таней. Батищев видел ее редко: бывал он или на заводе, или сидел неотрывно в горнице и делал модели своих станков.
У плотины решено было строить новый амбар.
На модели Батищева в нижнем этаже амбара от водяного колеса шли горизонтальные валы, которые вращали три сухих колеса. Те сухие колеса вращали каждое по девять сверл и сверлили девять стволов, которые подвигались к сверлам с помощью груза.
Тут же работали точила для штыков.
Во второй этаж вели три вертикальные вала. Они через цилиндро-коническую передачу, самим Батищевым выдуманную, вращали еще три станка. Каждый станок сверлил четыре ствола.
Верхний ярус амбара отводился под кладовые.
Ниже по течению реки намечено было поставить второй амбар, двухэтажный, крытый тесом, в нем – большое нижнебойное колесо с шириной лопаток в три аршина и высотой в четыре. Вертеть колесо должна была та же вода, которая ударяла сверху на лопасти первых колес.
В нижнем этаже стволы протирались изнутри после сверления напильниками, а в верхнем стволы обелялись с наружной стороны, то есть обрабатывались широкими, автоматически работающими напильниками.
Это был прообраз нынешних заводов-автоматов.
То Туле было не совсем новое дело, но у амбара стояла охрана, хотя любопытных туда и не пускали.
По праздникам ходил Батищев с Таней по большой дороге на юг.
По этой самой дороге когда-то гнали его на Воронеж. У засеки на красно-синих стволах доменного шлака подымались молодые березки.
В засеке деревья были срублены так, что поваленный ствол оставался лежать комлем на высоком пне.
«Жили-были» — книга, которую известный писатель В. Шкловский писал всю свою долгую литературную жизнь. Но это не просто и не только воспоминания. Кроме памяти мемуариста в книге присутствует живой ум современника, умеющего слушать поступь времени и схватывать его перемены. В книге есть вещи, написанные в двадцатые годы («ZOO или Письма не о любви»), перед войной (воспоминания о Маяковском), в самое последнее время («Жили-были» и другие мемуарные записи, которые печатались в шестидесятые годы в журнале «Знамя»). В. Шкловский рассказывает о людях, с которыми встречался, о среде, в которой был, — чаще всего это люди и среда искусства.
« Из радиоприемника раздался спокойный голос: -Профессор, я проверил ваш парашют. Старайтесь, управляя кривизной парашюта, спуститься ближе к дороге. Вы в этом тренировались? - Мало. Берегите приборы. Я помогу открыть люк. ».
Виктор Борисович Шкловский (1893–1984) — писатель, литературовед, критик, киносценарист, «предводитель формалистов» и «главный наладчик ОПОЯЗа», «enfant terrible русского формализма», яркий персонаж литературной жизни двадцатых — тридцатых годов. Жизнь Шкловского была длинная, разнообразная и насыщенная. Такой получилась и эта книга. «Воскрешение слова» и «Искусство как прием», ставшие манифестом ОПОЯЗа; отрывки из биографической прозы «Третья фабрика» и «Жили-были»; фрагменты учебника литературного творчества для пролетариата «Техника писательского ремесла»; «Гамбургский счет» и мемуары «О Маяковском»; письма любимому внуку и многое другое САМОЕ ШКЛОВСКОЕ с точки зрения составителя книги Александры Берлиной.
Книга эта – первое наиболее полное собрание статей (1910 – 1930-х годов) В. Б. Шкловского (1893 – 1984), когда он очень активно занимался литературной критикой. В нее вошли работы из ни разу не переиздававшихся книг «Ход коня», «Удачи и поражения Максима Горького», «Пять человек знакомых», «Гамбургский счет», «Поиски оптимизма» и др., ряд неопубликованных статей. Работы эти дают широкую панораму литературной жизни тех лет, охватывают творчество М. Горького, А. Толстого, А. Белого. И Бабеля. Б. Пильняка, Вс. Иванова, M.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.