О любви… - [7]

Мне было чуть за 30, то есть к тому моменту я был достаточно зрелым мужчиной, что бы отвечать за свои поступки. Я вспомнил ее, наверное, потому что хотел бы быть открытым для ОДНОГО ЧЕЛОВЕКА, показать себя со всеми своими ангелами и демонами. Я хочу быть настоящим, для меня — это очень важно на самом деле. Я ни фига не идеален, я живой человек и, конечно, ошибаюсь (даже гении имеют право на ошибку — любимое изречение или отмазка LOL). Могу, конечно, добавить, что я не робот, но это будет звучать уже слишком, как оправдание. Все это время я отгонял от себя мысли и воспоминания о «моей Бразилии» или о той Бразилии, которую я знал. В предыдущей части много стеба, я сознательно чаще стебусь по испански, потому, что для меня, ну скажем прямо, испанский стал первым языком латиносии (ромна в кузнице латиноских красунь Венесуэле, как причина увлечения им, ха-ха-ха, да вся Латиносия на нем говорит, кроме Бразилии и мелких френчовых островных колоний в районе карибб). Я не смог избавиться от этого первого языка даже в «бразильерии» — мне казалось, что он такой же, нет ну определенное сходство, конечно, есть, тем не менее — они разные, а уж тем более — португис Бразилии, сотканный из кучи наречий. Поэтому многие изречения типа «Дон» ахахаха, «эстрелла миа» — просто, как идиомы — это не верно для Бразилии, так что текст содержит неточности, конечно, но они были, я не мог избавиться от как сказать первого языка латинов. Что касается жизни дома — я впал в серфинг по телкам, сознательно обрывая всякие контакты после второй встречи, потому что, честно, особо не западал ни на ком, а во вторых боялся привыкнуть. Я просто исчезал, я не рвал с ними — просто шифровался, не отвечал на звонки — так как стартовал с новой пассией. Это глупо, но я не хотел никаких разборов полетов, этих «почему и зачем». Мне было 32, я был свободен, финансово защищен и, конечно, представлял мишень для дам, ну, если грубо: сорри, зато правда. Что о моем бразильском романе… Нет, ну на первых порах, попав на историческую родину я жутко гордился, бахвалился, может я даже стебался, что я сделал больше чем МИД моей страны для пропаганды Украины в странах Латинской Америки (убогая шутка, кстати, понты, позерство) наедине все было не так: я старалcя все забыть и не думать. И в тот день, когда я получил тот мейл я понял, быть может, самое главное, не могу сказать что этого я не понимал раньше, но тем не менее ТОТ вечер я помню очень отчетливо. В силу ментальности, хотя очень сомневаюсь, что из за ментальности, я потянулся к холодной водке, думаю, что, на самом деле, это не фига не ментальность — любой человек в мире, не важно в какой стране он родился, почувствовал бы тоже самое. И начал писать слезливо-сопливый мейл, но ложка хороша к обеду. Утром пришло отрезвление и холодный разум вернулся ко мне. Я понял, что это слезливое послание не стоит отправлять: ОНИ там не поймут, потому что это будет выглядеть жутко убого для мужчины. Утром я покатился в банк и отправил деньги «Вестерном» — они будут там нужней, чем пьяные и невидимые миру слезы.

Это будет честней. И вечером получил второй мейл. В котором коротко было сказано: «Ты неисправим. Спасибо». Я подумал, что в принципе, наверное, моя напускная холодность будет лучшим, чем тупое слезливое бездействие. Я набрал номер «Киевстар» долго не хотел коннектиться, я сидел в «спортивном» кафе, к слову — очень дорогое место, не бодяга, типа, ахахаха, здесь собираются прококоиненые пафосные телки околоспортивные чуваки, по-Минаевски можно сказать, что «на поебку», но на самом деле они косят под здоровых и увлеченных людей. Телки с ботексом в дорогих спортивных нарядах и такие себе серьезные чуваки, смотрящие футбол или бокс (не суть) — они не настоящие, они играют в здорово фанатский образ. Но, о чем я собственно…

Мы говорили недолго. Она сказала: «Давай оставим все, как есть, я знаю что Ты мучаешься, но отпусти! Почему Ты не отпускаешь? Живи сегодня, завтра будет завтра и видишь — твоя теория не работает. Ты страдаешь теперь от нее сам».

— Я больше никогда не позвоню, — в психозе, рявкнул я.

— Мы закрыли тему давно, — сказала она.

— А Она?

— А она больше белая, — расмеялась Маша — она же Донья.

Я тяну свой «Грантс», над столом возникает тень. Алина, как всегда тянет за собой шлейф достаточно дорогих парфюмов. Она падает за стол.

— Что заказать? — лениво спрашиваю я.

— Апельсиновый фреш, — машу официанту.

— И капучинно, — прибавляет она.

«Ок».

Несмотря на суету этих пафосных псевдоспортивных тусовщиков, заказ Алины приносят очень быстро. Она потягивает фреш, потом закуривает. Рот у нее не закрывается ни на минуту (губы прокачанные в салоне красоты, который Алина бомбит регулярно, видимо считая что вид престарелой Барби сделает ее сексуальной). Она несет какую-то пургу, в которой слово «гламурно» повторяется с такой частотой, что если бы ей платили по центу за его употребление она бы была миллионершей — сто процентов! Хотя Алина и так не бедная.

Она моя ровесница, замужем. Я не знаю, что у нее в семье на самом деле, боюсь, она пустая «глемовая» телка, я даже подозреваю, что муж в курсе ее похождений. Судя по звонкам иногда. Фиг знает, может его это качает, я не знаю, мне абсолютно все равно. Я спал с ней один раз всего, это вторая наша встреча.