О любви - [41]

, на того, который восклицает, познав полное счастье: «Come, what sorrow can!»[120].

Глава XXXIX ter

Her passion will die like a lamp forwant of that the flame should feed upon.

«Lammermoor», II,116[121].

Друг-исцелитель должен тщательно остерегаться дурных доводов, как, например, разговоров о неблагодарности. Это значило бы воскресить кристаллизацию, уготовив ей победу и новое удовольствие.

В любви не может быть неблагодарности: наслаждение данного мгновения оплачивает, и даже с лихвой, самые, казалось бы, великие жертвы. Я не вижу другой возможной вины, кроме недостатка искренности; обвинять приходится лишь состояние своего сердца.

Стоит только другу-исцелителю открыто напасть на любовь, как влюбленный ответит: «Быть влюбленным, даже гневаясь на любимую, значит то же – унижусь, так и быть, до вашего торгашеского языка, – что обладать билетом в лотерею, выигрыш по которому даст в тысячу раз больше, чем все, что вы можете предложить мне в вашем мире равнодушия и личного расчета. Нужно иметь много тщеславия, притом весьма мелкого, чтобы испытывать счастье от того, что к вам благосклонны. Я не осуждаю людей за то, что они поступают так в своем мире. Но в присутствии Леоноры я находил мир, где все божественно, нежно, благородно. Самая высокая и почти невероятная добродетель вашего мира казалась мне во время наших бесед лишь самой обыкновенной и повседневной. Не мешайте мне, по крайней мере, мечтать о счастье провести жизнь с подобным существом. Хотя я отлично вижу, что меня погубила клевета и что мне не на что надеяться, я все-таки принесу ей в жертву мою месть».

Любовь можно остановить только вначале. Кроме быстрого отъезда и принудительных развлечений большого света, как в случае с графиней Калемберг, друг-исцелитель может применить несколько маленьких хитростей. Например, он может как бы нечаянно обратить ваше внимание на то, что любимая женщина не выказывает вам – во всем, что не касается предмета вашей распри, – той любезности и уважения, которыми она награждала вашего соперника. Тут достаточно самой ничтожной мелочи, ибо все в любви является признаком; например, она не опирается на вашу руку, входя в ложу; этот пустяк, трагически воспринятый страстно любящим сердцем, привнося чувство унижения в каждое из суждений, образующих кристаллизацию, отравляет источник любви и может убить ее.

Можно устроить так, чтобы женщину, плохо относящуюся к вашему другу, обвинили в каком-нибудь смешном физическом недостатке, который невозможно проверить; потому что если бы влюбленный мог проверить такой слух, то даже если бы он нашел его основательным, воображение его сделало бы этот недостаток приемлемым для него, и вскоре он перестал бы его замечать. Бороться с воображением может только воображение; Генрих III хорошо это знал, когда распускал злостные слухи про знаменитую герцогиню де Монпансье.

Вот почему, если молодую девушку хотят охранить от любви, нужно особенно тщательно оберегать ее воображение. И чем менее пошлый у нее ум, чем благороднее и возвышеннее ее душа – одним словом, чем достойнее она нашего уважения, тем большей опасности она подвергается.

Для молодой особы всегда опасно, если ее воспоминания постоянно и слишком охотно возвращаются к одному и тому же человеку. Если благодарность, восхищение или любопытство укрепляют связь, созданную памятью, она почти наверно окажется на краю пропасти. Чем сильнее скука обыденной жизни, тем вернее действуют яды, называемые благодарностью, восхищением и любопытством. В таких случаях необходимо немедленное, быстрое и сильное развлечение.

Вот почему некоторая резкость и равнодушие в начале знакомства – если это лекарство подается естественно – почти безошибочный способ добиться уважения умной женщины.

Книга вторая

Глава XL

Все виды любви, все виды воображения принимают у людей окраску одного из шести темпераментов: сангвиник, или француз, или г-н де Франкель («Мемуары» г-жи д’Эпине);

холерик, или испанец, или Лозен (Пегильен в «Мемуарах» Сен-Симона);

меланхолик, или немец, или Дон-Карлос Шиллера;

флегматик, или голландец; нервный, или Вольтер; атлетик, или Милон Кротонский[122].

Если влияние темперамента проявляется в честолюбии, скупости, дружбе и т. д. и т. д., то как же не проявиться ему еще сильнее в любви, в которой неизбежно присутствует физическое начало?

Предположим, что все виды любви сводятся к четырем типам, которые мы установили:

любовь-страсть, или Жюли д’Этанж;

любовь-влечение, или галантность;

любовь физическая;

любовь-тщеславие (герцогиня никогда не бывает старше тридцати лет в глазах буржуа).

Надо проследить эти четыре типа любви на шести разновидностях, зависящих от склада, который эти шесть темпераментов придают воображению.

Тиберий лишен был безумного воображения Генриха VIII.

Проследим затем все получившиеся таким путем комбинации на различных душевных складах, зависящих от образа правления и от национального характера:

1. Азиатский деспотизм, какой мы видим в Константинополе.

2. Абсолютная монархия в стиле Людовика XIV.

3. Аристократия, замаскированная хартией, или управление нацией в интересах богачей, как в Англии, в строгом согласии с правилами библейской морали.