О любви - [35]

— Здорово. Давай я сниму с тебя свитер.

— Еще чего! Я сама, — возмутилась Зина.

Она перекрестила руки, взялась за край свитера на талии и потянула вверх. В следующую секунду стала валиться на бок. Петров придержал ее и помог стянуть свитер. Одновременно слезла и футболка.

— Не смотри, — велела Зина, пытаясь вывернуть и надеть футболку.

— Не смотрю, — согласился Петров, наблюдая за ее попытками просунуть голову в рукав.

Он отобрал у нее футболку, разобрался, где зад-перед.

— Я сама! — твердила Зина и мешала ему.

— Конечно, сама, — вторил Петров, натягивая футболку ей на голову. — Ты уже большая девочка. Не маши рукой, давай ее сюда, толкай. Где другая рука? Не ерзай! Большая девочка, а напилась как сапожник.

— Вдрызг! — согласилась Зина, — Но первый раз в жизни. Что дальше? — Глаза у нее закрывались.

— Дальше снимаем с тебя штаны.

— Зачем?

— Я бы тебе ответил, голубушка…

— Зови меня просто — дорогая… А штаны снимать не бум.

— Почему?

— Потому что под ними ни… ни… ничего нет. Все суши… суши… суши — это блюдо японской кухни. Вопрос из кроссворда, хи-хи. Все шушится.

Зина повалилась на подушку.

— Тогда конечно, — буркнул Петров.

Он положил ее ноги на кровать, укрыл пледом.

Зина заснула мгновенно. Петров стоял рядом и смотрел на нее. Вспомнил, как однажды оказался с ней в одной постели, как она прижалась к нему забинтованной грудью. Лучше бы она ее не разбинтовывала, а единственными чувствами Петрова по отношению к этой женщине остались жалость и сострадание. Теперь ему самому впору жаловаться и напрашиваться на сострадание.

Он стал на колени и положил голову на Зинину подушку. Он привык к тому, что, приближаясь к лицу женщины, он вдыхает сладкий и томный аромат духов. От Зины духами не пахло. Винный дух глинтвейна смешивался с лесным — немножко хвои и запах чистого снега.

— Палик… — пробормотала Зина.

— Что, милая? — Он прикоснулся губами к ее щеке.

— Я тебя не люблю, — четко сказала Зина и отвернулась к стене.

Петров на секунду замер, потом медленно встал.

— Знаю, — пробормотал он. — Я круглый дурак и старый осел.

В пьяном сне все было просто, ясно и совсем не так, как в жизни. Зина любила Петрова, но пришел Игорь, стал предъявлять права Зине было почему-то не жалко мужа и совсем не совестно. Она с легкостью заявила Игорю: «Я тебя не люблю». Игорь растворился, а они с Петровым закружились в зимнем лесу. Никто не говорил ей, что она поступает бесчестно по отношению к мужу, мужа этого вообще не существовало. Никто не напоминал, что Павел друг ей, а не любовник, что у него батальон девиц, не чета ей, Зине. Петров любил только ее.

* * *

Петров вышел из комнаты и попросил у Потапыча глинтвейна. Тот попытался сострить: нервишки шалят у нашего донжуана, но, увидев злое выражение лица Петрова, заткнулся и молча протянул стакан.

Людмила усадила детей за маленький столик и кормила всех по очереди. Ее внучка, подражая малышам, тоже отказывалась есть кашу самостоятельно.

— Ванечка, Санечка, а теперь Анечка, — приговаривала Людмила.

— Наоборот, — хмуро поправил ее Петров, — Санечка, а потом Ванечка.

Ему хотелось напиться вдребезги, но он не мог себе этого позволить: надо уложить детей.

* * *

На следующий день, Восьмого марта, приехали дочь Потаповых Маша и ее муж Сергей. Зина на удивление быстро с ними сошлась. За завтраком, во время уборки в доме и подготовки к пикнику на улице Зина непринужденно болтала с ребятами. Петрова в свои беседы они не приглашали, оттерли к старшему поколению.

Потапыч улучил минутку и отвел Петрова в сторону:

— Хватит злиться, не порть женщинам праздник.

— Кто злится? И с чего бы мне злиться?

— Не знаю с чего. Но ты выглядишь так, словно в карманах у тебя заряженные пистолеты. Сними палец с курка Лучше всего — отправляйся колоть дрова для мангала Говорят, помогает. Помнишь фильм «Укрощение строптивого»? Там Челентано по ночам дрова колол. Пока не женился, — хохотнул Потапыч.

Петров послал Потапыча не далеко, но энергично. И пошел колоть дрова.

Он уже нарубил столько дров, что их хватило бы Потаповым до осени, когда пришла Зина. Она стала укладывать поленницу.

— Павел, не обижайся, — попросила она.

— Глупости! — буркнул Павел и так ударил по полену, что топор ушел на пол-лезвия в колоду.

— Я же вижу. Конечно, — вздохнула Зина, — я заслуживаю осуждения. Привез меня к друзьям, я бросила на них детей, потом безобразно напилась. Мне очень стыдно.

Отлетевшая из-под топора щепка врезалась Зине в лицо. Она испуганно ойкнула и закрыла рукой щеку. Меньше всего Петрову хотелось сейчас прикасаться к Зине и рассматривать ее раны.

— Покажи, — велел он, подходя.

— Все в порядке. Видишь, ты меня уже наказал. Хорошо, что не потребовал глаз отдать.

Ссадина была небольшая и почти не кровоточила.

— Ступай в дом, пусть Людмила обработает рану.

— Хорошим детям всегда целуют, где больно. — Зина подставила щеку.

— Обойдешься, алкоголичка. — Петров отвернул ее от себя и шлепнул рукой ниже спины.

— Простил? — оглянулась Зина.

У нее было такое виноватое выражение лица, что Петров невольно рассмеялся.

Мужчины жарили шашлыки, накрывали на стол Дамы отпускали ироничные замечания по поводу их суетливости. Потапов и Сережа ходили в дом то за солью, то за перцем, то за вином, которое все медленно потягивали, — и никак не могли принести всё разом. Дети с сосредоточенным упорством забирались на небольшую ледяную горку, которую Потапыч сделал во дворе для внучки, и с радостным визгом с нее съезжали.