О классовой сущности сионизма - [22]
Старо-испанский иудейский жаргон — ладино возник в общих чертах аналогично тому, как образовался идиш-дойч. Иудеи, жившие в Испании в далеком прошлом, восприняли испанский язык и говорили на нём в течение многих десятилетий. Переселившиеся затем в Португалию, в Турцию, на Балканы, в Малую Азию, в Сирию, Ирак, Северную Африку и другие страны группы иудеев продолжали пользоваться старо-испанским языком, несколько менявшимся в связи с длительным употреблением в самоизолировавшихся иудейских общинах. Ныне лишь очень незначительная часть иудеев сохранила слабые остатки памяти об этом языке[259].
Эфиопские иудеи (фалаша) говорили на языке «агау»[260].
На рубеже старой и новой эры иудеи, жившие в Палестине, пользовались арамейским языком, возникшим на основе сирийского языка, подобно тому как идиш-дойч сложился почти полностью на базе немецкого с некоторым добавлением в последующем польских слов, а ладино образовался на основе испанского также с незначительными заимствованиями из языков тех стран, по которым кочевали иудейские общины.
Итак, признанные наукой совершенно очевидные факты подтверждают глубокую обоснованность вывода В. И. Ленина о реакционности и несостоятельности сионистских вымыслов о существовании якобы во многих странах мира «еврейской нации», или «всемирной еврейской нации», или «всемирной еврейской национальности», или «еврейского этноса», существующего будто бы в мировом масштабе, и т. д. «Идея еврейской «национальности» носит явно реакционный характер не только у последовательных сторонников ее (сионистов), но и у тех, кто пытается совместить ее с идеями социал-демократии (бундовцы)»[261].
* * *
Идейно-теоретическая борьба между марксистско-ленинской наукой и сионистскими фальсификаторами по вопросу о «всемирной еврейской нации» связана не только с фактом отсутствия у евреев общности языка и других признаков нации. Имеется еще одна сторона проблемы: сионисты сфабриковали другую ложную концепцию, представляют дело так, будто евреи, расселившись или рассеявшись по многим государствам из одного первоначального источника (района Палестины), лишь утратили некогда существовавшую у них общность языка и, стало быть, являются нацией без общего языка. Эта антинаучная концепция так или иначе находит отражение во многих высказываниях сионистских идейных и политических лидеров.
«Когда мы говорим «единый еврейский народ», мы должны игнорировать то обстоятельство, что еврейский народ рассеян по всему миру», — заявлял, например, Бен-Гурион[262]. Пинскер писал, что евреев не считают нацией, так как они утратили ее существенные черты, однако «еврейский народ... продолжал существовать как нация духовно»[263].
Очень важно заметить, что сионисты неизменно отождествляют понятия «иудей» и «еврей», считают иудеев евреями. В действительности же среди евреев есть и атеисты.
Лидеры международного сионизма видят путь к образованию «всемирной ивритской нации» всего лишь в обучении ивриту иудейского населения самых различных стран. Они игнорируют ту истину, что сегодняшнее иудейское население мира — не продукт «рассеяния» потомков разноэтничных[264] древних «ибри»[265] по многим районам мира, а результат широкого распространения иудейской религии среди самых различных племен, народностей, наций, национальных, этнических, этнографических групп. Именовать иудеев ивритами или евреями неправомерно, ненаучно.
Рассмотрим историю распространения иудейской религии подробнее. Советские исследователи установили, что древние завоеватели («ибри»), вторгшиеся в Палестину из-за реки Иордан, из аравийских степей, кочевники, не образовывали до этого вторжения единого племени или единой древней народности, это было именно разноплеменное, разноэтничное сборище. Даже один из наиболее реакционных сионистских идеологов, А. Руппин, вынужден был признать реальный исторический факт: в период вступления «ибри» на историческую арену «они представляли собой продукт скрещения арабов, ассириян и вавилонян с арамейцами и хеттами»[266]. Советский историк А. Ранович подчеркивает, что «рассеянные в ветхозаветных книгах разрозненные данные опровергают сказки», будто объединение кочевников-завоевателей «в один народ (с единой религией Яхве) произошло еще в кочевой период»[267]. И далее А. Ранович отмечает, что вторгшиеся в Древнюю Палестину захватчики «частью погибли, частью растворились в местном населении, частью включили в свои союзы местные и пришлые» племена[268]. То есть в Древней Палестине, на стыке континентов, на перекрестке многих путей, в районе активных миграций населения разных регионов, продолжалось после вторжения «ибри» в Палестину смешение древних племен, народностей и различных рас. «Лишь на тысячу лет позже появился религиозный «закон» иудеев, запретивший, в частности, смешанные браки,— указывает советский автор Я. Шрайбер на один из факторов, свидетельствующих о невозможности возникновения зародыша «всемирной еврейской нации» в конкретно-исторических условиях Древней Палестины. — Но и он, конечно, не остановил дальнейшего смешения их с племенами, населявшими Палестину в ту эпоху» [269].
Годы Первой мировой войны стали временем глобальных перемен: изменились не только политический и социальный уклад многих стран, но и общественное сознание, восприятие исторического времени, характерные для XIX века. Война в значительной мере стала кульминацией кризиса, вызванного столкновением традиционной культуры и нарождающейся культуры модерна. В своей фундаментальной монографии историк В. Аксенов показывает, как этот кризис проявился на уровне массовых настроений в России. Автор анализирует патриотические идеи, массовые акции, визуальные образы, религиозную и политическую символику, крестьянский дискурс, письменную городскую культуру, фобии, слухи и связанные с ними эмоции.
В монографии осуществлен анализ роли и значения современной медиасреды в воспроизводстве и трансляции мифов о прошлом. Впервые комплексно исследованы основополагающие практики конструирования социальных мифов в современных масс-медиа и исследованы особенности и механизмы их воздействия на общественное сознание, масштаб их вляиния на коммеморативное пространство. Проведен контент-анализ содержания нарративов медиасреды на предмет функционирования в ней мифов различного смыслового наполнения. Выявлены философские основания конструктивного потенциала мифов о прошлом и оценены возможности их использования в политической сфере.
Водка — один из неофициальных символов России, напиток, без которого нас невозможно представить и еще сложнее понять. А еще это многомиллиардный и невероятно рентабельный бизнес. Где деньги — там кровь, власть, головокружительные взлеты и падения и, конечно же, тишина. Эта книга нарушает молчание вокруг сверхприбыльных активов и знакомых каждому торговых марок. Журналист Денис Пузырев проследил социальную, экономическую и политическую историю водки после распада СССР. Почему самая известная в мире водка — «Столичная» — уже не русская? Что стало с Владимиром Довганем? Как связаны Владислав Сурков, первый Майдан и «Путинка»? Удалось ли перекрыть поставки контрафактной водки при Путине? Как его ближайший друг подмял под себя рынок? Сколько людей полегло в битвах за спиртзаводы? «Новейшая история России в 14 бутылках водки» открывает глаза на события последних тридцати лет с неожиданной и будоражащей перспективы.
Книга о том, как всё — от живого существа до государства — приспосабливается к действительности и как эту действительность меняет. Автор показывает это на собственном примере, рассказывая об ощущениях россиянина в Болгарии. Книга получила премию на конкурсе Международного союза писателей имени Святых Кирилла и Мефодия «Славянское слово — 2017». Автор награжден медалью имени патриарха болгарской литературы Ивана Вазова.
Что же такое жизнь? Кто же такой «Дед с сигарой»? Сколько же граней имеет то или иное? Зачем нужен человек, и какие же ошибки ему нужно совершить, чтобы познать всё наземное? Сколько человеку нужно думать и задумываться, чтобы превратиться в стихию и материю? И самое главное: Зачем всё это нужно?
Память о преступлениях, в которых виноваты не внешние силы, а твое собственное государство, вовсе не случайно принято именовать «трудным прошлым». Признавать собственную ответственность, не перекладывая ее на внешних или внутренних врагов, время и обстоятельства, — невероятно трудно и психологически, и политически, и юридически. Только на первый взгляд кажется, что примеров такого добровольного переосмысления много, а Россия — единственная в своем роде страна, которая никак не может справиться со своим прошлым.